Медсестра

— Я, наверное, и вправду высохшее дерево, — неожиданно пробормотал он вслух, обращаюсь к биглям, зевавшим у камина. — И тут ничего уже не поделаешь.

Часть третья

«НА МИНУТОЧКУ В ПАРИЖ»

1

Инспектора Жардине с утра мучила изжога. Коньяк легко и приятно пьется, на языке буйство ароматов, тепло разливается по телу, легко думается, и голова на другой день ясная, но для желудка сей напиток смерти подобен, вот он и забастовал. И все еще оттого, как язвительно заметил доктор Гранье, что сыщик ничего не ест, закусывая коньяк исключительно лимоном или маслинами: Изредка кусочком сыра. Русские не дураки, предпочитая коньяку водку, а ее, родимую, пьют под хорошую закуску.

Жардине выпил полстакана содовой и поморщился: она уже не действовала — и придется снова глотать противный гель.

Из камеры привели мадам Лакомб. Она выглядела жалкой и потухшей. Тюрьма никого не красит, даже охранников. Луи передал подозреваемой ее обручальное кольцо, ключи от дома, кошелек, паспорт, брошь из серебра с черным агатом, золотую цепочку с православным крестиком, еще одну цепочку, серебряную, несколько визитных карточек, наборный браслет из малахита, косметичку — все, что у Алены отобрали, прежде чем препроводить ее в камеру.

— Распишитесь, что вы получили свои вещи, — подавая ей расписку, проговорил инспектор. — Проверьте, все ли на месте. Посмотрите содержимое кошелька.

Дрожащими руками она проверила содержимое кошелька и долго не могла расписаться: пальцы не держали ручку. Наконец ей удалось вывести на бумаге странную закорючку, и Жардине нахмурился, не зная, попросить ли подследственную повторить свою подпись — мало ли что, есть такие изворотливые, что потом с пеной у рта будут доказывать, что им ничего не отдавали, а там и золотая цепочка, браслет из малахита, обручальное кольцо, деньги — или же махнуть рукой и больше не мучить эту русскую.

Он покрутил расписку в руках, кашлянул.

— Вы меня выпускаете? - заикаясь, спросила мадам Лакомб.

— Да, я вас выпускаю, — проворчал инспектор, — но пока на подписку о невыезде. Дело еще не закрыто, а потому, я, возможно, к вам еще наведаюсь и задам ряд вопросов...

Она кивнула.

— Я могу идти?

— Да, вас подвезут, мадам Лакомб, но, возвратившись домой, я думаю, вам стоит поблагодарить мсье Рене. Это именно он с пеной у рта защищал вас и готов был написать даже поручительство, а также подсказал ряд ценных идей, которые направили следствие по верному пути. Звонил мне несколько раз из Венеции. Так что его неоценимая помощь во многом повлияла на то, что вы сегодня обретаете желанную для вас свободу. — Инспектор, сощурившись, взглянул

на нее. — Это вас конечно же ни к чему не обязывает. Желаю вам всего хорошего!

Минуты две Алена сидела на стуле, будучи не в силах подняться. Жардине не покривил душой, воздавая похвалу Виктору. Именно Рене, позвонив вечером три дня назад, предположил, что пузырек с ядом Алене подкинули. Доказательства: она виллу не покидала, а значит, приобрести яд сама нигде не могла, круг общения ограничен, всех можно опросить, и они скажут, что такой просьбы от нее не слышали. Тогда остается одно предположение, которое более чем нелепо, она могла привезти пузырек с ядом из России, но легко установить, где произведен пузырек и само вещество. Жардине не поленился, сам съездил в Париж. Там установили, что пузырек изготовлен во Франции, а яд могли приготовить где угодно. Лишившись основной улики, Луи, несмотря на недовольство начальства, выпустил главную подозреваемую.

Алену отвезли на полицейской машине в «Гранд этуаль». Жандармы сняли печать с дверей дома, принесли свои извинения и уехали. Мадам Лакомб вошла на виллу, включила отопление, заварила себе кофе. Нашла кусок ветчины, сделала бутерброд. Проглотила с трудом, потому что последние сутки не могла есть, ее тошнило от тюремной пищи. Она сидела вместе с бродяжкой, которая сама попросилась на недельку подкормиться. Если никого не будет в тюрьме, то перестанут поставлять продукты, а ими кормятся не только заключенные, но и вся тюремная обслуга. Бродяжка, узнав, что Алена арестовала по подозрению в убийстве мужа, с ней не разговаривала, держалась особняком и даже побаивалась.

Мадам Лакомб проверила телефон, он работал. Она обрадовалась, позвонила в Москву, своей подруге Варваре, тетка жила без телефона. Приятельница

оказалась дома. Алена прослезилась, услышав родную речь и язвительный Варькин голосок. Та сообщила, что заходила вчера к ее тетке узнать, нет ли вестей от мытищинской француженки, видела Катьку, все живы-здоровы.

— Дочь твоя щеголяет в заграничных обновках — комбинезончик фирменный, маечка. Чую, ты там как сыр в масле катаешься! — с завистью бросила по телефону Варвара.

Алена ни своим домашним, ни Варваре еще не докладывала, что вышла замуж за Мишеля Лакомба и стала мадам Лакомб, хозяйкой и наследницей, ни к чему это знать пока ни дочери, ни тетке, ни тем более завистливой подруге, а посему Варвара не знала ни об этом, ни о последних событиях.