Наконец меня вызвали и представили королю, уже порядком нали- завшемуся. Он спросил, зачем я приехал. Я сказал, что хотел бы пого- ворить с ним наедине, так как должен передать ему конфиденциальное послание, доверенное мне вашим величеством. Размахивая огромной обглоданной костью, Дартвег заявил, что не видит причин «разводить шуры-муры», как он выразился, и что я должен говорить прямо и че- стно, как принято среди бравых кельтов. Дартвег заявил также, что тайные сговоры и закулисные сделки бесполезны, и что в любом слу- чае в цели моего визита не было никакого секрета, потому что всем было известно, зачем я приехал, не хуже, чем мне самому. Более того, он заверил меня, что может дать мне ответ, даже не упоминая о пору- ченной мне задаче, и поинтересовался, не устроит ли меня такая мане- ра ведения переговоров. Он считал, что это вполне приемлемо, так как позволяло сократить затраты времени на болтовню и оставляло боль- ше времени на выпивку.
Я пытался сохранить достоинство в той мере, в какой это было возможно в сложившихся обстоятельствах, и указал на то, что цере- мониальный протокол вынуждал меня настаивать на частной аудиен- ции. Дартвег вручил мне полный рог медовухи и приказал осушить его залпом, что мне удалось сделать, тем самым заслужив благорасполо- жение короля кельтов, позволившего мне прошептать ваше послание ему на ухо.
В конечном счете, мне удалось поговорить с королем Дартвегом три раза. Каждый раз он стремился наполнить мой желудок крепкой медовухой, явно надеясь на то, что я начну делать глупости, плясать и разбалтывать секреты. Само собой, эти уловки оказались безуспеш- ными, и в конце концов Дартвег составил обо мне мнение как о субъ- екте, одинаково скучном как в трезвом, так и в пьяном виде, что его раздражало. Во время нашей последней встречи он изложил, в тоне скандального трактирщика, устраивающего головомойку провинив- шемуся мальчишке, свои непоколебимые стратегические принципы. В сущности, он желает заполучить плоды победы, ничем не рискуя. Он будет рад встать на нашу сторону, как только мы продемонстрируем безусловное преобладание над врагами».
«Невозможно отрицать, что это осторожная политика, — заметил Казмир. — Выигрывать, ничего не теряя, очень выгодно».
«Дартвег признал, что его позиция именно такова, и сказал, что такая стратегия будет способствовать его здоровью и долголетию, так как никакая другая программа не позволяет ему спокойно спать по ночам.
Я упомянул о необходимости определенных обязательств; он только махнул рукой и сказал, что вам не следует беспокоиться на этот счет. Он утверждает, что ему будет известно, когда для него на- ступит время выступить, и что тогда он выступит со всей своей арми- ей».
Казмир хмыкнул: «Нас поучает бахвал, готовый встать на любую сторону, в зависимости от того, куда подует ветер! Что еще?»
«Из Дун-Кругра я отправился морем в Скаган, где мне пришлось преодолеть десятки препятствий, не приобретая ничего взамен. При- нятая среди ска манера вести переговоры не только непостижима и загадочна, она в высшей степени оскорбительна. Они не желают за- ключать какие-либо союзы и не нуждаются в них; все народы, кроме ска, вызывают у них решительное отвращение. Я изложил ваши дово- ды, но они отмели их, не говоря ни «да» ни «нет», как если бы весь этот вопрос был отъявленным бредом. Из Скагана, таким образом, я не привез никаких новостей».
Казмир поднялся на ноги и принялся расхаживать из угла в угол. Он сказал — скорее обращаясь к самому себе, нежели к сэру Балтаза- ру: «Мы можем положиться только на себя. Дартвег и его кельты в конечном счете сослужат нам службу, хотя бы из жадности. Помпе- роль и Блалок оцепенеют, парализованные страхом. Я надеялся устро- ить беспорядки — или даже мятеж — среди ульфов, но те поджали хвосты, как трусливые блеющие твари, толпящиеся в пастушеских загонах. Несмотря на то, что я затратил на него огромные суммы, Тор- кваль ничего не сделал. Он и его ведьма — в бегах; по ночам они за- нимаются мародерством на горных лугах, а днем прячутся. Крестьяне считают их призраками. Рано или поздно их поймают за шкирку и за- режут, как диких зверей. Никто о них сожалеть не будет».
2
Шимрод сидел в полудреме у себя в саду, в тени благородного лавра. В эту пору цветник отличался особым великолепием. Розовые алтеи стояли, как краснеющие девицы, вереницей вдоль фронтона усадьбы; всюду росли небольшими россыпями и пучками голубые шпорники, ромашки, ноготки, бурачки, вербена, желтофиоли и мно- жество прочих цветов.
Полузакрыв глаза, Шимрод позволял воображению бесконтрольно блуждать, открывая внутреннему взору сумасбродные идеи, мечты и фантастические пейзажи. Его заинтересовало одно соображение: если запахи могли быть представлены оттенками цветов, то запах травы не мог быть ничем иным, как цветом свежей зелени. Сходным образом, аромат розы неизбежно отображался бархатно-красным цветом, а за- пах валерианы — лилово-лавандовым.