Медведь и соловей (ЛП)

— Разве я не встану между мальчиком и убийцами? — сказал Алексей. — Встану, даже если лишусь жизни. Бог с нами. Но ты должен быть митрополитом, когда я умру.

Сергей рассмеялся.

— Я увижу лицо Бога и ослепну раньше, чем буду управлять в Москве твоими епископами, брат. Но я поеду на север с князем Серпухова. Я давно не путешествовал, и я хотел бы снова увидеть северные леса.

* * *

Петр увидел монаха среди всадников и помрачнел. Но он говорил вежливо до вечера после их прибытия. Той ночью они пировали в сумерках, и когда смех и свет факелов сытых людей ушел глубже в деревню, Петр поймал Сергея за плечо. Они повернулись друг к другу у ручья.

— Значит, человек Бога приехал украсть у меня сына? — сказал Петр Сергею.

— Ваш сын — не конь, чтобы его воровать.

— Нет, — рявкнул Петр. — Он хуже. Конь послушал бы.

— Он воин и человек Бога, — сказал Сергей. Его голос был мягким, и гнев Петра разгорался все сильнее, он давился, но не мог ничего сказать.

Монах нахмурился, словно принимал решение. А потом сказал:

— Слушайте, Петр Владимирович. Иван Иванович умирает. Может, уже умер.

Петр не знал этого. Он вздрогнул и отпрянул.

— Его сын Дмитрий — гость вашего дома, — продолжил Сергей. — Отсюда мальчик отправится в мой монастырь, где будет скрыт. Для жаждущих престол жизнь ребенка — пустяк. Мальчику нужны люди его крови, чтобы учить его и защищать. Ваш сын — двоюродный брат Дмитрия.

Петр молчал в удивлении. Вылетели летучие мыши. В молодости ночи Петра были полны их криков, но теперь они летали тихо в сгущающейся тьме.

— Мы не просто печем хлеб и рассказываем, — сказал Сергей. — Вы здесь в безопасности, лес подавит армию, но редкие могут этим похвастаться. Мы печем хлеб для голодных, поднимаем мечи в их защиту. Это благородно.

— Мой сын будет поднимать меч за свою семью, змей, — рявкнул Петр, злясь сильнее из-за неуверенности.

— Конечно, — сказал Сергей. — За своего двоюродного брата, мальчика, что однажды возглавит Московию.

Петр затих, но его гнев угасал.

Сергей увидел горе Петра и склонил голову.

— Мне жаль, — сказал он. — Это сложно. Я буду за вас молиться, — он ушел за деревья, его шаги заглушил ручей.

Петр не шевелился. Была полная луна, край серебряного диска поднялся над деревьями.

— Ты бы знала, что сказать, — прошептал он. — Я — нет. Помоги, Марина. Я не потеряю сына даже ради наследника Великого князя.

* * *

— Я злился, когда услышал, что вы продали мою сестру в такие дали, — сказал Саша отцу. Он говорил скованно, тренировал юную лошадь. Петр ехал на Буране, сером жеребце, а не лошади для полей, он удивленно смотрел на молодого зверя рядом с собой. — Владимир неплох, хоть и молод. Он добр к своим лошадям.

— Я рад. Это ради Оли. Но, даже если бы он был старым пьяницей, я не смог бы ничего поделать, — сказал Петр. — Великий князь не спрашивал.

Саша вдруг подумал о своей мачехе, женщине, которую отец не выбирал, которая легко плакала, молилась и пугалась.

— Вы тоже не смогли выбрать, отец, — сказал он.

«Я уже стар, — подумал Петр, — раз мой сын так добр со мной».

— Это не важно, — сказал он. Свет падал золотом между тонких берез, и все серебристые листья трепетали. Конь Саши заметил трепет и встал на дыбы. Саша остановил его и опустил. Буран подбежал к ним, словно показывал, как вели себя настоящие кони.

— Ты слышал слова монаха, — медленно сказал Петр. — Великий князь и его сын — наши родственники. Но, Саша, я прошу тебя подумать хорошенько. Это сложная жизнь, монах всегда один, в нищете, с молитвами и холодной кроватью. Ты нужен здесь.

Саша посмотрел на отца. Его загорелое лицо вдруг показалось младше.

— У меня есть братья, — сказал он. — Я должен попробовать сам. Повидать мир. Я буду бороться за Бога. Я рожден для этого, отец. И князь — мой двоюродный брат Дмитрий — нуждается во мне.

— Как горько, — прорычал Петр, — быть отцом сыновей, что бросили его. Или быть мужчиной, чью смерть даже не станут оплакивать сыновья.

— Со мной будут братья, — возразил Саша. — А у вас есть Коля и Алеша.

— Если уедешь, ничего с собой не возьмешь, Саша, — рявкнул Петр. — Только одежду, что на тебе, твой меч и безумную лошадь, которую пытаешься учить. Ты не будешь моим сыном.

Саша выглядел моложе, чем раньше. Его лицо побелело за загаром.

— Я должен ехать, отец, — сказал он. — Не нужно ненавидеть меня за это.

Петр не ответил. Он резко развернул Бурана в сторону дома, и лошадь Саши осталась позади.

* * *

Вася пробралась в конюшню в тот вечер, когда Саша ухаживал за высоким юным мерином.

— Мышь печальна, — сказала Вася. — Она хочет уехать с тобой, — коричневая кобылица стояла, опустив голову, в своем загоне.

Саша улыбнулся сестре.

— Она стара для путешествий, — сказал он, погладив шею кобылицы. — И в монастыре мало толку от племенной кобылицы. Этот мне послужит, — он шлепнул мерина, тряхнувшего острыми ушами.

— Я могу быть монахом, — сказала Вася, и Саша увидел, что она снова украла вещи брата и стояла с сумкой в руке.

— Не сомневаюсь, — сказал Саша. — Но обычно монахи больше.

— Вечно я слишком маленькая! — завопила возмущенно Вася. — Я подрасту. Не уезжай пока, Сашка. Еще год.