Медведь и соловей (ЛП)

Безжалостные зимние сумерки загоняли людей в дома. Петр из-за этого долго созерцал хмурые лица семьи. Они жались у огня, жевали хлеб и полоски сухого мяса, по очереди добавляя хворост в огонь. Даже ночью они не давали ему догорать. Старшие шептались, что их хворост горел слишком быстро, что на поддержание огня уходило по три бревна, а раньше требовалось одно. Петр и Коля решили, что это бред. Но их запасы уменьшались.

Зима миновала середину, и дни стали удлиняться, но холод стал только хуже. Он убивал овец и кроликов, от него чернели пальцы. Им требовалось все больше хвороста, запасы таяли, и люди осмеливались ходить в тихий лес в свете зимнего солнца. Вася и Алеша на санях с пони и с короткими топорами заметили отпечатки лап на снегу.

— Нам стоило идти по следу, отец? — спросил Коля в ту ночь. — Убить, снять шкуры и привезти остальное? — он чинил косу, щурясь в свете печи. Его сын Сережа, тихий и напряженный, прижимался к матери.

Васе мрачно посмотрела на большую корзинку вещей для починки и взяла топор и точильный камень. Алеша удивленно посмотрел на нее поверх своего топора.

— Видите? — сказал отец Константин Анне. — Осмотритесь. Ваше избавление в руках Господа, — Анна смотрела на его лицо, вышивка лежала забытой на коленях.

Петр поражался своей жене. Она еще никогда не была такой бодрой, хоть эта зима и была самой худшей из всех, что он помнил.

— Думаю, нет, — ответил Петр сыну. Он разглядывал свои сапоги, зимой дыры могли стоить человеку ноги. Он опустил один у огня и взял другой. — Они больше волкодавов, эти волки с севера, они уже двадцать лет не подходили так близко, — Петр погладил голову пса, и тот вяло лизнул ему руку. — Они отчаялись, они будут охотиться на детей, убивать спящих под нашими носами. Люди могли бы пойти группой, но слишком холодно для луков. Подойдут копья, но не все вернутся. Нет, мы должны присматривать за детьми и скотом, а в лес ходить лишь днем.

— Можно поставить силки, — сказала Вася, двигая точильным камнем.

Анна мрачно посмотрела на нее.

— Нет, — сказал Петр. — Волки — не зайцы, они учуют тебя, и никто не пойдет рисковать в лес, если шанс на добычу низкий.

— Да, отец, — вяло сказала Вася.

Той ночью было ужасно холодно. Они жались друг к другу на печи, как соленая рыба, укрывшись всеми одеялами, что были в доме. Вася плохо спала: ее отец храпел, а острые коленки Ирины впивались в ее спину. Она ворочалась, стараясь не задеть Алешу, и около полуночи смогла хоть как-то уснуть. Ей снились воющие волки, зимние звезды и теплые облака, человек с рыжими волосами, женщина на лошади и бледный мужчина с тяжелой челюстью, выглядевший голодно, скалящийся и моргающий одним хорошим глазом. Она проснулась, охнув, перед рассветом и увидела фигуру в комнате, озаренную светом огня из печи.

«Это сон, кот с кухни», — подумала она. Но фигура замерла, словно ощутила ее взгляд. Она повернулась. Вася едва осмеливалась дышать, видела его бледное лицо в тусклом свете. Глаза были цвета зимнего льда. Она вдохнула — чтобы заговорить или закричать — но фигура пропала. Свет дня проникал в дверь кухни, из деревни раздался вопль.

— Это Тимофей, — Петр назвал деревенского мальчика. Петр встал до рассвета, чтобы проверить скот. Он вошел в дверь, топнул, стряхивая снег с сапог и лед с бороды. Его глаза были мрачными от холода и недосыпа. — Он умер ночью, — кухню наполнили вопли. Вася, почти проснувшаяся на печи, вспомнила фигуру в темноте. Дуня ничего не сказала, пекла, сжав губы. Она часто с тревогой поглядывала на Васю и Ирину. Зима была жестокой к детям.

В середине утра женщины собрались в купальне, чтобы укутать его мертвое тело. Вася вошла следом за мачехой, заметила лицо Тимофея: стеклянные глаза и замерзшие щеки на худых щеках. Его мать прижимала окоченевшее тело к себе, никого не замечая. Она не слушала уговоры, не отпускала ребенка, и когда женщины силой отцепили ее от мальчика, она заголосила.

В комнате воцарился хаос. Мать отбивалась, кричала сыну. Многие женщины сами были с детьми и робели от ее взгляда. Мать слепо ударяла ногтями, борясь. Комната была тесной. Вася отодвинула Ирину от опасности и схватила руки. Она была сильной, но тонкой, а мать одичала от горя. Вася держалась и пыталась говорить.

— Отпусти меня, ведьма! — закричала женщина. — Пусти! — Вася растерялась и ослабила хватку, локоть попал ей по лицу. Она увидела звезды, ее руки опустились.

Тут на пороге появился отец Константин. Его нос был красным, а лицо обветренным, как у всех, но он тут же осмотрел сцену, сделал два шага по маленькой хижине и поймал пальцы матери. Женщина отчаянно дернулась и замерла, дрожа.

— Он ушел, Ясна, — сказал строго Константин.

— Нет, — прохрипела она. — Я держала его в руках, всю ночь держала, и огонь горел. Он не мог, он не уйдет, если я буду его держать. Отдайте его мне!

— Он принадлежит Богу, — сказал Константин. — Как и все мы.

— Он мой сын! Единственный. Мой…