Медведь и Соловей

«Я не об этом, – уточнила кобылица. – Я о том, что ты такое же существо, как мы все, созданное из сил земли. Ты и сама себя спасла бы. Ты создана не для монастырей, и не для того, чтобы превратиться в послушную медведю куклу».

– Вот чем бы я стала? – спросила Вася, вспомнив свой бег, свой ужас и шаги в темноте. – У меня это не очень хорошо получалось. Но как это – из сил земли? Нас всех создал Бог!

«А нашей речи тебя научил этот самый бог?»

– Нет, – конечно, – признала Вася. – Это вазила. Я приносила ему дары.

Кобыла чиркнула копытом по полу.

«Я помню больше тебя и вижу больше, – сказала она. – И так будет еще достаточно долго. Мы мало с кем разговариваем, и лошадиный дух мало кому показывается. В твоей плоти волшебство. Ты должна это учитывать».

– Значит, я проклята? – испуганно прошептала Вася.

«Я не понимаю, что такое «проклята». Ты есть. А раз ты есть, то можешь уйти, куда захочешь: в покой, забвение, огненную бездну, но у тебя всегда будет выбор».

Они помолчали. У Васи болело лицо, зрение стало дробиться. Краем глаза она начала видеть заснеженную землю.

«На столе стоит мед, – сказала кобылица, видя, как у девушки поникли плечи. – Тебе надо попить, а потом снова лечь. Когда проснешься, будет еда».

Вася не ела с ужина, после которого убежала в лес. Желудок моментально и решительно ей об этом напомнил. Рядом с печью стоял деревянный стол, темный от старости, богато изукрашенный резьбой. Серебряную бутыль, стоявшую на нем, обвивали серебряные цветы. Чарка из чеканного серебра была усеяна ярко-красными каменьями. На мгновенье девушка позабыла про голод. Взяв чарку, она поднесла ее к свету. Вещь была прекрасна. Вася вопросительно посмотрела на кобылицу.

«Он любит вещи, – объяснила она, – хоть мне не понятно, почему. И он дарит отличные подарки».

В бутыли действительно оказался мед: крепкий и какой-то колкий, словно зимнее солнце. Выпив его, Вася моментально захотела спать. Глаза у нее так слипались, что едва хватило сил поставить чарку на стол. Она молча поклонилась белой кобылице и побрела обратно в кровать.

* * *

Весь тот день на землях северной Руси свирепствовала буря. Деревенские жители попрятались в домах, заперев двери. Даже в московском тереме Дмитрия огонь в печах метался и затухал. Старые и больные чувствовали, что их час настал, и возносились в порывах рыдающего ветра. Живые крестились, когда ощущали их уход. Однако с темнотой ветер успокоился, и небо заполнилось предвестниками снега. Те, кому удалось устоять перед призывом, улыбались, зная, что теперь будут жить.

Темноволосый человек вышел из-за деревьев и поднял лицо к небу, покрытому зимними тучами. Его глаза сияли неземным голубым светом, он вглядывался в громоздящиеся тени. На нем была шуба из меха и темно-синей парчи, хоть он и пришел на сумеречную границу, где зима отступала перед нарождающейся весной. Земля была покрыта подснежниками.

Новорожденную ночь прорезала песня: нежная, переливистая и сладкая. Оборачиваясь на нее, Морозко ощутил темную сторону начатого им волшебства, ибо мелодия напомнила ему о печали – о долгих часах, отягощенных сожалениями. Этой печали он не ощущал – не в состоянии был ощущать – уже тысячу лет.

Он все-таки пошел дальше, пока не оказался у дерева, на котором в темноте пел соловей.

– Малыш, ты вернешься со мной? – спросил он.

Пташка перепрыгнула на ветку пониже и склонила набок коричневатую головку.

– Чтобы жить так, как жили твои братья и сестры, – ответил на молчаливый вопрос Морозко. – У меня есть для тебя спутница.

Птица издала тихую трель.

– Иначе ты не войдешь в силу. А она щедрая и отважная.

Птичка чирикнула и расправила коричневые крылышки.

– Да, там будет и смерть, но только после радости или победы. А ты предпочтешь остаться здесь и петь целую вечность?

Птица подумала, а потом с криком сорвалась со своей ветки. Морозко проводил ее взглядом.

– Тогда следуй за мной, – тихо проговорил он, и вокруг него снова поднялся ветер.

* * *

Когда хозяин зимы вернулся, Вася еще спала. Кобылица дремала у печи.

– Что скажешь? – спросил он тихо у своей лошади.

Кобылица собиралась ответить, но ей помешало ржание и топот. Гнедой жеребец со звездой на лбу ворвался в комнату. Он храпел и бил копытами, стряхивая снег с крупа.

Кобыла прижала уши к голове.

«Скажу, – ответила она, – что мой сынок явился туда, куда ему не следовало».

Жеребец был грациозен как олень, но еще не потерял остатки подростковой долговязости. Он опасливо посмотрел на свою мать.

«Я слышал, тут есть витязь», – сказал он.

Кобылица махнула хвостом.

«Кто тебе это сказал?»

– Я сказал, – вмешался Морозко. – Я захватил его с собой.

Кобылица посмотрела на своего всадника, навострив уши и раздувая ноздри.

– Ты привел его для нее?

– Мне нужна эта девушка, – сказал Морозко, сурово посмотрев на кобылицу. – Как ты прекрасно знаешь. Если у нее хватает глупости ночью бродить по медвежьему лесу, ей понадобится спутник.

Он мог бы и еще что-то сказать, но его прервал грохот. Вася проснулась и упала с кровати из-за своей непривычки к постели, которая одновременно была сугробом.