Мэгги Кэссиди

– Ох да зарадибога, вон старик Чарли Макконнелл шкандыбает, у него этот хренов «форд-Т» с тех же самых пор, как у меня в 1929-м такой появился, и в Лейквью тогда на пикнике – даже тогда у него на физиономии было написано – жалкий неудачник, и до сих пор так, а я слыхал, у него все как надо получилось – Эта работа в Ратуше хорошие деньжата ему приносит, да и не прикончила его, и домик себе оттяпал в Предгорьях – Я-то никогда против Макконнелла ничего не имел – (хмыкает себе под нос, кашляет) – Ну, это уж как масть пойдет, наверное, их одного за другим земелькой засыплют на кладбище Эдсона, и уж больше не поездить нам так в Бостон… Годы, годы, сколько ж лет пролетело… сжирают… лица… уважаемых… да и неуважаемых людей… в этом городишке… не могут… ничего мне сказать… Я и не знаю, кто там Рай унаследует, кто ад, богатства, золото и все эти невообразимые бессчетные кассы, все нищие зассанные клочочки всех до единой могилок отсюда и до римской епархии и обратно, ей-богу, я все это видал и слыхал. Когда меня увезут ногами вперед, лучше пускай много денег не тратят, я-то все равно из своей глиняной перинки оценить этого не смогу – А им это лучше прямо сейчас понять. Ха ха ха ха! Ну и городок, если вдуматься – Лоуэлл.

Он подавил вздох.

– Что ж, именно тут моя женщина шторки повесила уже, видать, навсегда. А молокосос сидел в кухне возле радио, по имени Эмиль. Видимо, старушка предвидела, что с нею станет – такого зверя себе заимела, – но вместе с тем она, наверное, неплохо справилась с клочками – травы – И мне удалось поваляться вокруг ее пикника. Жена моя Энжи – Ладно. Господи, подскажи мне, если что-то пойдет не так, а Ты не захочешь, чтобы я туда шел. Я лишь стараюсь, чтобы всем хорошо было. И если я не смогу ублажить Тебя и весь свет да еще и Ти-Жана, то не смогу ублажить льва ангела и агнца одновременно. Слава те, Господи, и убери отсюда этих дерьмократов, пока вся страна псу под хвост не пошла!

Теперь он уже разговаривал сам с собой вслух и рассекал снег, нагнув голову, стиснув зубы от слякоти, поля шляпы опущены, пальто запорошено белым, в эти чудные таинственные часы обыкновенного дня в обыкновенной жизни в обыкновенной холодной тоскливой жизни.

Выскочив из «Пейзанского клуба» в час, школьный день окончен, шагая с Джи-Джеем и всей бандой, я столкнулся с отцом, когда он заворачивал за угол моста на Муди-стрит в самый завывающий покров метели, что сдувала все городские мосты, и по снежным доскам дальше домой мы кегельными шарами покатились вместе – банда впереди, мы с Па позади, треплясь и болтая.

– Мне на тренировку в четыре.

– Я приду на открытие в субботу – Слушай, а если нам вместе поехать?

– Конечно. Поедем с Луи Морином и Эмилем Ладо на автобусе.

– Ах, Ти-Жан, ты б знал, как я горжусь, что у тебя в команде все хорошо получается, ей-богу, аж мое старое сердце радуется. Я сегодня работу у «Рольфа» получил – похоже, я тут задержусь на какое-то время – Старый Мрачный Котейка – я, конечно, буду глаза мозолить, но ты на меня внимания не обращай. Буду на правительство гундеть, про то, куда Америка катится с тех пор, как я таким же пацаном был, как ты. А ты все равно не бери в голову, парнишка, – но, может быть, когда старше станешь, поймешь, каково мне.

– Ага, Па.

– Подумать только, а – ха ха ха.

– Слушай, Па!

– Что, парнишка? – поворачивается ко мне нетерпеливо, смеясь и блестя глазами.

– Ты знаешь, кто в конце концов побил того новичка Уитни во Флориде?

– Ну да, знаю, я на него один к пятидесяти на все заезды в клубе поставил, дурачина – Да-а, пар – Ти Ж – Джек – (залепетал, пытаясь назвать меня по имени) – да, парнишка, – серьезно, издалека, задумчиво, схватив меня за руку, сообразив, что я всего лишь ребенок. – Да, мальчик мой – да сынок – мой парнишка. – И в его глазах таинственная дымка, густая от слез, что взбухают из тайной почвы его существа и всегда темны, неведомы, уверены в себе, будто и нет никаких причин для реки.

– Это придет, Джек, – и по лицу его видно, что имеет в виду он только смерть. – И что там будет? Может, надо познакомиться на Небесах с кучей людей, чтоб жизнь удалась. Это придет. Не нужно ни души знать, чтобы знать то, что я знаю – ожидать того, чего я ожидаю – чувствовать себя живым и умирать у себя в груди каждую минуту пожизненного дня – Когда ты молоденький, хочется плакать, а когда старенький, хочется умереть. Но теперь это для тебя пока слишком глубоко, Ti Mon Pousse (Маленький Мой Большой Пальчик).

19

Вечер среды подошел медленно.

– Сядь здесь, со мной.