Читаем Мэгги Кэссиди полностью

– Джек, пойдем отсюда, давай уедем. – Ей хотелось в тайные бары, танцевальные залы, побыть одной – я подумал о баре Ника в Деревне – Но уже организовали веселую кавалькаду машин, чтобы ехать в центр, на окраины, куда-то – Она сидела на угловом диванчике, опершись на меня, едва не плача. – Ох, мерзко здесь все – Джеки, поехали домой, посидим на веранде – Я тебя гораздо больше любила с коньками – в шапочке с наушниками – в чем угодно, но не вот в этом – Ты выглядишь ужасно – что это у тебя с лицом? – Я сама ужасно выгляжу – все ужасно – Я так и знала, что не нужно было приезжать – догадалась – что-то не так – Но маме хотелось, чтобы я поехала. Ты ей нравишься, Джек. Она говорит, что я не ценю хорошего мальчика – Ну его все к черту – Все равно дома лучше. Джеки, – берет меня за подбородок, поворачивает лицом к себе, вглядывается плывуче, крохотно мне в глаза своими изумительными глазками, потерявшимися здесь в криках ура, белом реве, канделябрах, – если ты хочешь на мне жениться когда-нибудь, только попробуй заставлять меня ездить в этот Нью-Йорк – Я его терпеть не могу – Мне в нем что-то не нравится – Ох давай же пойдем отсюда – ну их к черту, этих людей.

– Это же мои друзья!

– Друзья? – Пфф. – Она презрительно на меня глянула, точно никогда раньше не видела, к тому же – исподтишка. – Кучка никудышных лодырей – Придет день, и будешь побираться у их задних дверей, так тебе и корочки хлеба не вынесут, ты же сам это знаешь не хуже меня – Друзья – это пока друзья – а потом прощай, Джек – Один останешься, вот увидишь – Когда хлынет ливень в горах, тебе даже рубашки не кинут. А эта, расфуфыренная вся, такой вырез на платье, что титьки болтаются у всех на виду, потаскушка не иначе, в ней борзости побольше, чем у моей сестренки и семнадцати подружек.

– Чего ты расшипелась? – сказал я.

– И расшипелась, и насрать. Все! Я хочу уйти. Пошли. Отвези меня в бурлеск. Отвези меня куда угодно.

– Но мы после этого должны ехать на машинах – вся компания уже столько всего запланировала.

– Мне нравится, как этот Ноулз на пианино играет – только он один из всех и ничего – да еще Олмстед – и Хеннесси, наверно, потому, что он ирландец, и тут его не поймаешь, а? Хм: я уже насмотрелась, досыта наелась твоим знаменитым Нью-Йорком. Прямо не знаю, что мне с ним делать. Ты ведь в курсе, где меня теперь можно будет найти, паря. Дома. В старом добром доме… – Головокружительно, сладко, все совокупные лодыжки всех ваших неистовых красоток не могли бы сравниться с единственным атомом тела Мэгги в изгибе под рукой, все глаза их, брильянты и пороки ни в какое сравнение не пошли бы с острием Звезднопыльного Личного Я Мэгги.

– Да я даже не смотрю ни на одну из этих женщин.

– Ай да ладно тебе – там эта Бетти, про которую тебе весь вечер твердят – Чего ж ты с ней не идешь танцевать – Она такая красивая – У тебя такой успех в Нью-Йорке – говенный рай.

– Ты что, с ума сошла?

– Ох, закрой рот – О Джеки, поехали домой, Рождество с тобой будем вместе справлять – зачем тебе весь этот кавардак – трубят, галдят, а в итоге шиш – у меня по крайней мере четки в руке будут – чтобы не забыл – На нашу хорошенькую крышу будут падать снежинки. Зачем тебе эти французские окна? Что тебе эти башни Манхэттена, тебе же только любовь у меня в объятиях нужна вечером после работы – Тебе что, больше счастья будет, если я себе грудь напудрю? Тебе тыща кинотеатров нужна? Давиться в автобусе с шестнадцатью миллионами других людей, слезать вместе с ними на остановках – Не нужно мне было тебя никуда из дома отпускать. – Густые губы тяготили мое глухое ухо. – Тебя всего туман окутает с ног до головы, Джеки, в чистом поле застрянешь – И мне умереть просто так дашь – и не приедешь меня спасать – я даже не буду знать, где твоя могилка – помнишь, какой ты был, где твой дом, что твоя жизнь – ты умрешь и знать не будешь, во что мое лицо превратилось – моя любовь – моя юность – Сожжешь себя без остатка, как мотылек, который прыгает в паровозную топку, потому что ему мало света – Джеки – и умрешь – и себя от себя потеряешь – и забудешь – и утонешь – и я тоже – и что это тогда все такое?

– Я не знаю.

Перейти на страницу:

Все книги серии Азбука-классика

Город и псы
Город и псы

Марио Варгас Льоса (род. в 1936 г.) – известнейший перуанский писатель, один из наиболее ярких представителей латиноамериканской прозы. В литературе Латинской Америки его имя стоит рядом с такими классиками XX века, как Маркес, Кортасар и Борхес.Действие романа «Город и псы» разворачивается в стенах военного училища, куда родители отдают своих подростков-детей для «исправления», чтобы из них «сделали мужчин». На самом же деле здесь царят жестокость, унижение и подлость; здесь беспощадно калечат юные души кадетов. В итоге грань между чудовищными и нормальными становится все тоньше и тоньше.Любовь и предательство, доброта и жестокость, боль, одиночество, отчаяние и надежда – на таких контрастах построил автор свое произведение, которое читается от начала до конца на одном дыхании.Роман в 1962 году получил испанскую премию «Библиотека Бреве».

Марио Варгас Льоса

Современная русская и зарубежная проза
По тропинкам севера
По тропинкам севера

Великий японский поэт Мацуо Басё справедливо считается создателем популярного ныне на весь мир поэтического жанра хокку. Его усилиями трехстишия из чисто игровой, полушуточной поэзии постепенно превратились в высокое поэтическое искусство, проникнутое духом дзэн-буддийской философии. Помимо многочисленных хокку и "сцепленных строф" в литературное наследие Басё входят путевые дневники, самый знаменитый из которых "По тропинкам Севера", наряду с лучшими стихотворениями, представлен в настоящем издании. Творчество Басё так многогранно, что его трудно свести к одному знаменателю. Он сам называл себя "печальником", но был и великим миролюбцем. Читая стихи Басё, следует помнить одно: все они коротки, но в каждом из них поэт искал путь от сердца к сердцу.Перевод с японского В. Марковой, Н. Фельдман.

Басё Мацуо , Мацуо Басё

Древневосточная литература / Древние книги

Похожие книги