Читаем Meine Deutschlehrerin полностью

Иван его не будил в такие минуты, пусть спит, два часа как с работы ушли из второй смены, устал, лишь осторожно, смажет уключины у весел водой, чтоб не скрипели и на тот берег гребет осторожно, чтобы и Антона не разбудить и рыбу не испугать.

Но и рыбалка не спасала Ивана.

Военные воспоминания не покидали ни на рыбалке, ни на работе в литейке, ни дома, в маленькой комнатке большой коммунальной квартиры в только что построенном для заводчан двухэтажном первом в поселке кирпичном доме.

Часто по ночам снилось ему пережитые страхи: то блиндаж, то выпученные глаза вскочившего с лежанки немца, то закрытые в пренебрежительной ухмылке глаза полумертвого «языка», которого они только что добыли для штаба корпуса.

И ничего с этими воспоминаниями не мог Иван поделать. Просыпался в поте. Шел на кухню. Открывал заначку, брал стопку и залпом, как привык на войне. Или выходил на ночной балкон и подолгу курил. Иногда по полпачки папирос, пока не успокаивался. И шел спать.

Но снова и снова те же самые кошмары. Красивые детские лица, глядящие ему прямо в душу с фотографии того фрица. А ведь не одну человеческую душу он загубил. Это же сколько глаз детских выплаканных по его, Ивана, вине остались там на фотографиях в дымных окопах войны.

– Возьми чаек, Ванюша, садись. Посиди отдохни. Занят пока Александр Михайлович. Расскажи, как живешь – поживаешь?

– А что рассказывать? – задумался Иван, – про кошмары не расскажешь.

***

Было любимое место у Ивана на берегу реки.

Иван немного постоял на крыльце. Пригляделся. Темнота кромешная. И то ли моросит, что ли нет, но гнетущая предгрозовая и немного душноватая для раннего лета атмосфера не испугала. Разве это дождь. Иван быстро шагнул в эту темень и привычной тропинкой мимо заводского полубарачного типа клуба, который много раз перекрашивали то в синий, то в зеленый цвет, прошел на свое любимое место.

Здесь недалеко от темнеющего контура клуба метров в двадцати начинался берег. Берег реки. Высокий обрывистый. Любил Иан тут стоять, смотреть вдаль, на поля, на леса за рекой, на огоньки областного центра. Да и на реку, на ее шумящие внизу неторопливо волны.

Любил стоять, думать, вспоминать.

Особенно часто те победные несколько месяцев, что их полк, освободивший этот маленький немецкий городок, квартировал здесь. Вспоминал уроки немецкого, что в порядке шефства полушутливо – полусерьезно обучала его разговорной речи юная Марта, дочка старой хозяйки.

***

В старом деревянном с облезлой синей краской бараке располагалась чайная. Такая и вывеска висела над крыльцом. Вывеска старая выцветшая. "Чайная" и большой стакан чая нарисован из которого идет аппетитный дымок.

Но на самом деле, здесь было только пиво. Ну и покушать иногда горяченькое, котлетки с пюре, или пельмешки.

Но дорого все это было и брали мужики только кусочек черного хлеба с селёдочкой да кружечку пива, которое качала бессменная Маруся в грязном, уже давно не белом халате.

Качала из больших деревянных бочек, которые мужики, за дармовую кружечку катали ей со двора, где их было целых полдесятка.

Пивная эта находилась как раз на дороге к дому и редко когда Иван проходил мимо. Куда спешить? Дома никто не ждал, а после такой работы, тяжелой и жаркой и отдохнуть надо бы и пивка выпить свеженького.

***

– Привет, Иван. заходи, заходи. Присаживайся.

– Иван, иди к нам.

– Да ладно. Я тут уж с Петровичем вот по кружечке.

– Что Петрович, премию пропиваешь?

–Да, какая там премия. Так в субботу поработали, начальство попросило. Как дела у тебя, Иван? Как рыбка.

– Да, не стало рыбы. Посмотри, сколько леса сплавляют. На дно, а одни топляки.

– Слышал, переведут скоро и Лыжный и КДП на сухую доставку.

– Ну, когда это еще будет.

****

Выпили. Помолчали. Закурили.

– Ты знаешь, Петрович, не поверишь. Спать не могу последнее время.

– Да ладно тебе. Сто граммов перед сном и спишь как убитый.

– Пробовал. Не помогает.

– Валерьянку тогда.

– Что я старуха какая, валерьянку пить? Мужики смеяться будут.

– А что не спишь -то?

– Ты знаешь, не поверишь. Все фриц мне снится.

–Какой фриц?

– Да ты ведь знаешь, что в разведке я служил?

– Да кто Иван, тебя не знает. Ты ж у нас кавалер.

– Не ехидничай.

– Не обижайся. Сам оттуда. Что такое разведка, знаю.

– И вот наш второй батальон получил задачу провести разведку боем. а мы, разведчики, свою задачу получили, языка добыть. Позарез штабу надо. Я, младший сержант, во главе группы. Е-мое. Дело привычное. днем я местность осмотрел. Все прикинул. Парней своих собрал. Рассказал.

Ночью бой.

Мы ждем. попрятались в воронках. Как только разухабилось все, мы раз и к окопам.

Первую траншею закидали гранатами, вторую автоматным огнем, а вот в третьей языка и взяли.

Все уже отступать надо. А я заглянул в закуток один. А там он. Немец. Странный такой напуганный. Что-то говорит. Да некогда мне слушать. Я его и порешил. Ножом. Бумажник, документы его прихватил. Вдруг в штабе пригодятся.

– Ну и что, Иван, война. не ты его, так он бы тебя.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза