Meine Deutschlehrerin

– Да нет. Тут дело другое. заглянул я в эти документы -то. А там фото два мальчика и жена его, красивая такая. И дети веселые, веселые смеются, руками машут. И что- то екнуло у меня в груди. Но тогда не обратил внимания. А вот уже недели две все мне этот фриц снится. И говорит что-то говорит. А за спиной дети его машут руками. И плачут, и плачут.

– И что?

– Ничего не могу с собой сделать. Щемит в груди. И вопрос, зачем я его тогда беззащитного – то штыком? А?

В зал заходит молодой человек. Он недавно на заводе. Заходил как-то к ним в литейку условиями труда, настроением интересовался.

Создали на заводе отдел научной организации труда. Вот Александр Макаров его и возглавил.

– Сан Саныч, замахал рукой Петрович, садись к нам. Поговорим по душам. А то, что там на производстве, такой шум ничего и не расскажешь.

Молодой человек подсел за стол. Заказал стакан чай и булочку с маком.

Душевной беседы не получилось.

– Почему пью, спрашиваешь? – Иван посмотрел ему в глаза, потом перевел затуманенный взгляд на стакан, на рыбу, аккуратно разложенную на газетке, на ломти черного хлеба и не по-доброму усмехнувшись:

– А я, Сан Саныч, не пью. Я поминаю. Войну поминаю, понял. Друзей своих, там оставшихся, Сашу, Серегу, комбата своего.

Он взял стакан и продолжил уже без раздражения, без злости, как – то устало:

– Нет, социолог, не понять тебе, не понять.

– Вот там, – Иван поднял большой палец, то грозя собеседнику, то ли указывая туда, где уже давно отгромыхали бои, – вот там мы были нужны. Мы были нужны стране, Родине, а здесь? Кому нужны мы? Ты посмотри, вон Сидор, ему лечиться надо, откашлялся весь, без ног, на тележке ездит. Тележку сам себе делает. Он за что воевал? Его никто лечить не хочет. Его к больнице не подпускают. Ему говорят, эти толстые гражданские морды, начальники эти, ему говорят пошел вон, а его лечить надо. Ему помочь надо. Он фронтовик, ты понял, фронтовик он, а не шкура тыловая.

Иван махнул рукой. Горестно вздохнул:

– Да разве мало таких? Ты на вокзал вон на железнодорожный приди, ты автовокзал зайди. Они что от хорошей жизни там с гармошками деньги просят? Они что, от счастливой жизни песни жалобные на судьбину свою поют? Нет, социолог, ничего ты не понимаешь. Потому что не воевал. Никто нас не понимает. Никому мы не нужны. Бросила нас страна на погибель. Ладно родные есть. А сели нет? Все, Ванька, вокзал твой удел. Вокзал.

Не успокаивало пиво Ивана.

***

А вот заводской шум, в отличие от пива и водки, и бормотухи там всякой, успокаивал.

Здесь в старой литейке, стоящей на самом берегу реки, Иван работал кузнецом. Огромный молот, приводящийся в движение педалью, ударяя по раскаленной болванке рассыпал яркие искры. И грохот удар этот напоминал Ивану разрыв гранаты, брошенной им за бруствер вражеского окопа совсем рядом буквально в трех метрах. Тогда так грохнуло, а из окопа вылетел сапог и еще куча каких-то лохмотьев.

Когда запрыгнули в окоп там ни одного живого. А язык был нужен срочно. в следующий раз в окоп прыгали уже без гранат. Со штыком в руке и в рукопашную.

Ах как здорово молотит молот. Удар еще удар.

***

– Вкусный у вас чай, Любовь Сергеевна, – Иван осторожно и с благодарностью поставил стакан на краешек стола.

– Налить еще? – улыбнулась почти материнской улыбкой она.

– Давайте.

***

Александр Михайлович, председатель горисполкома, и Иван (немыслимое событие!) встретились на войне.

Вот почему он уважал Александра Михайловича. И хотя Иван с усмешкой относился к мужикам, работающим в сельсовете или там еще где-то в жилкомконторе, например, или в заводоуправлении, на всяких должностях, да и вообще, на всех, не воевавших смотрел он снисходительно. Не знают они ни ценности жизни, ни ценности бытия.

А вот Михайлович – другой человек. Он воевал, не бюрократ. С ним по душам поговорить можно. Поймет.

Когда война закончилась, и Иван пришёл с фронта, о своём подвиге он не рассказывал.

Зато всем рассказывал, как с Михалычем встретился.

Он тогда в этом маленьком немецком городке, случайно встретил его. А их деревни рядом были. Вот так – то, это тебе не крыса какая-то тыловая. тоже там воевал.

Обнялись они крепко, а потом Михалыч на правах старшего его напутствовал: «Добивай врага, Ваня в его логове! Мы же вятские – люди хватские! Иди домой с Победой!». Сам Михалыч раньше домой вернулся. Уже без руки.

Доверял ему Иван, уважал.

Поработал Михалыч сначала секретарём парткома военного завода сначала, а потом его партия в сельсовет направила, власть советскую укреплять. Так он председателем горисполкома и стал.

***

– Дядя Ваня, – как – то обрадованно обратилось к нему на кухне дочка соседки Даша, – смотри мне письмо пришло из ГДР.

– Молодец. Сама написала?

Нет, что ты. Это мне в КИДе дали.

– Это что такое?

– КИД? Это клуб интернациональной дружбы. В нашей школе его создали. Наш классный руководитель принесла в класс целую коробку с письмами от наших сверстников из-за границы. Мы будем переписываться с мальчиками и девочками из-за рубежа. У нас интернациональная дружба между детьми.