Все было идеально. Посреди океана блаженства возникла лишь одна беспокойная мысль, глядя на которую мне вдруг стало ясно, почему некоторые люди из кожи вон лезут, чтобы никто и никогда не догадался, что у них тоже есть физиологические потребности. Все мы работаем на имидж. Возможно, думал я, глядя в прекрасные глаза Сони, в этом и заключается разница между влюбленностью и любовью. Наверное, любя, я принимаю настоящего человека со всеми его «грехами», заморочками и другими неприличествующими для выражения в письме аспектами. Но это вовсе не означает, что все эти неприглядные линии жизни являются необходимостью. Жизнь может быть красивой, не стыдясь собственной красоты. А если я принимаю персону со всеми ее тенями именно такой, какой она и является, будучи принятой таким вот всеобъемлющим образом, она может, наконец, расслабиться.
Взглянув на Соню, я почувствовал, что сейчас она снова прервет наше выразительное молчание.
– Знаешь, – сказала она, – а ведь чудо, когда двое находят друг друга посреди бесконечности…
– И вместе с этим… все – предопределено, – ответил я.
Вечер был настолько волшебным, что мой беспокойный ум по временам попросту отключался, и я больше не испытывал страхов что-то испортить, или упустить. Я знал, что управлять сказкой – нельзя. Она сама случается, когда приходит время. Все самое лучшее, что я только мог себе представить, уже случилось. Больше бояться было нечего. И как бы на всякий случай мой ум больше ничего и не ждал. В эту ночь я спал как младенец.
Любая сказка, к сожалению, обычно заканчивается неожиданно быстро, будто ее и не было вовсе. И чудо, что волшебство длилось целый вечер. «Всего лишь вечер…» На следующий день случилась какая-то несуразица. Соня позвонила, и, всхлипывая, сказала, что вскоре меня ожидает «неприятная новость». Это звучало, по меньшей мере – странно. Однако она уверяла, что с ней все в порядке – «беспокоиться не о чем», и «дело вовсе не в другом кавалере». А я не знал, что думать, и чему верить. Женщины отказываются от объяснений, когда не хотят врать, но и правду сказать не могут. «Может, она собиралась поведать мне какую-то свою тайну?» В голову лезли скверные мысли. Я снова принялся практиковать технику обесценивания. На душе помрачнело, зато я перестал беспокоиться.
Самолюбие
За двадцать дней до озарения
Дома мне не сиделось, я и решил выйти заблаговременно. Занятие намечалось в какой-то периферийной глуши в заброшенной гостинице на одном из нижних уровней Цитадели, куда кроме рабочих роботов никто не совался.
На выходе из элеватора передо мной раскинулась жутковатая панорама. Я стоял на небольшой платформе, которая опоясывала башню лифта. А под платформой воцарилась, казавшаяся исподним космосом, черная бездна, о глубине которой даже думать было страшно. Вокруг не было ни души. Потолок пещеры исчезал во мраке, поэтому возникало ощущение, словно башня лифта, также, спускается из непроглядной тьмы. Вдали, примерно в километре от выхода из элеватора, условно говоря, был другой берег, до которого через темную бездну тянулся двухъярусный мост. На том берегу виднелись очертания пятиэтажного здания с темными окнами, простиравшегося на несколько сотен метров в длину. Конца здания видно не было – он также терялся где-то впотьмах пещеры. Судя по карте, – понял я, – это здание как раз и было тем заброшенным отелем, в одном из номеров которого, предполагалось занятие.
Спустившись с платформы лифта, я вышел к мосту. Его нижний ярус заполняли огромные металлические контейнеры, строительные блоки и арматура. Верхний ярус представлял собой узкую пешеходную дорожку, по которой едва смогли бы разойтись двое крупных людей. Продвинувшись шагов на сто по этой дорожке, я заглянул за ограждение. Тьма под мостом была устрашающей – казалось, там громоздилась сама преисподняя. «Даже если эта тьма – всего лишь проекция моего подсознания с его темными уголками, это означает только одно – я не в силах совладать с собою». Прыгать в персональные психические пропасти мне пока не хотелось – так что вниз я больше не смотрел.
Пустынную дорожку тусклым светом освещали допотопные светодиодные фонари. Я бы не удивился, узнав, что работы, которые проводились в этой пещере, прекратились лет сто назад. Поглядев вперед, я вдруг заметил, что вдали, где-то на середине моста, стоит человек. Это была Хлоя. Облокотившись локтями о заграждение, высокая брюнетка в своем черном платье, словно темный ангел, смотрела вниз – в непроглядную бездну. Подойдя ближе я поприветствовал ее.
– Здравствуй, – ответила она тихо и отстраненно, так же, как и два года назад на первом занятии.
– А ты не знаешь, чего это Вальтер сегодня выбрал эту дыру для своих проповедей? – спросил я, чтобы привлечь внимание Хлои.
– Он старается, чтобы каждая встреча стала запоминающейся.
– А-а-а, – понял я, – да, говорят, так наставления лучше усваиваются.
– Да, но я думаю, Вальтер – позер – ему нравится впечатлять.
– И с этим соглашусь. А тебе не страшно смотреть в эту… темноту?
– Боишься темноты? – ответила она вопросом.
– Есть немного.