Механика небесной и земной любви

– Если когда-нибудь ты откажешься от этих своих слов, – сказала Эмили, – я убью тебя. Без ссор, без слов. Просто убью.

– О моя царица… – пробормотал он.

Несколько минут спустя они обнявшись сидели в такси, на заднем сиденье. Такси направлялось в Патни.

Монти проснулся с ощущением страха. В первую минуту он не мог сообразить, где он и почему. Он лежал на полу в гостиной, укрытый одеялом, под головой подушка. Из окна лился странный свет: полная луна только что взошла над садом и теперь медленно, торжественно плыла по глянцевому темно-синему небу. Наверное, это его и разбудило. Да, но почему он спит на полу? Он поднялся, зажег лампу – и наконец вспомнил. Худ-хаус, Эдгар, Дэвид. В комнате никого не было. Интересно, кто подложил ему под голову подушку, кто укрыл одеялом? И что подумал Дэвид, когда, проснувшись среди ночи, обнаружил, что рядом, обняв его за шею и уложив голову ему на плечо, спит Монти? Монти взглянул на часы: уже три.

Он направился на кухню, не совсем понимая зачем. Может, он голоден? Как будто нет. Хочет выпить? Тоже нет. Болит голова, сообразил наконец Монти; проглотил две таблетки аспирина и выпил стакан воды. Со стороны Худ-хауса послышался собачий лай. Монти вышел через кухню во двор, немного постоял на газоне, сверкающем капельками росы, – в лунном свете она смахивала на иней. В Худ-хаусе, должно быть, все уже спят, подумал он. Ночью собаки часто лают просто так, без причины. Монти побрел в сторону фруктового сада, оставляя темный след в морозно-голубоватой росе. По обе стороны от тропинки стояла высокая трава с бледными дрожащими колосками, впереди между деревьями был виден свет. Это в Худ-хаусе на первом этаже, понял Монти. На кухне и, кажется, в гостиной. Возле зарослей наперстянки он шагнул к забору.

Забор был деревянный, невысокий, от силы футов пять, с двумя поперечинами со стороны сада, – человеку более или менее трезвому забраться на него было проще простого. Но не успел Монти поставить ногу на нижнюю поперечину, как примолкшие было собаки снова подняли лай и со всех ног бросились наперехват нарушителю. Теперь Монти сидел на заборе верхом, вся свора злобно лаяла и рычала внизу, а Аякс подпрыгивал к самым его лодыжкам, явно входя в раж. При таком раскладе Монти счел за лучшее поскорее спрыгнуть вниз.

– А ну пошли вон! – грозно, как только мог, прикрикнул он. – Я сказал, прочь от меня!

Собаки отскочили, но тут же снова подступили почти вплотную и не отставали уже ни на шаг. Так, в сопровождении рычащей свиты, подняв руки как можно выше и поддерживая дипломатичный разговор («Ну все, хватит уже, хватит, вы же меня знаете, я не грабитель, ну вот и славно, хорошие собачки!..» – и далее в том же духе), Монти быстрым шагом приближался к дому. Дипломатия помогла, обошлось без собачьих клыков, а когда Монти добрался до двери, собаки даже немного приотстали – все, кроме Ерша, недоброе ворчанье которого явно означало, что вчерашний пинок не забыт.

В кухне никого не было. Монти двинулся вдоль стены дома к незашторенным окнам гостиной, свет из которых лился на ажурный куст ракитника и нежно-зеленую в электрическом освещении скумпию. Монти подошел к окну и заглянул внутрь. Глазам его представилось странное зрелище. Эдгар и Харриет, видимо увлеченные разговором, ходили из конца в конец гостиной; Харриет опиралась на руку Эдгара. Дойдя до двери, они тут же разворачивались и шли в противоположную сторону. По размеренности их движений было ясно, что они маршируют так уже давно; Монти даже показалось, что на толстом индийском ковре образовалась тропинка из их следов. Харриет все время указывала рукой в сторону сада, явно излагая какие-то соображения по поводу собачьего лая. Вид у нее был, на взгляд Монти, несколько фантастический: на плечах длинная кашемировая шаль, платье, лишенное пояса, волочится по полу наподобие мантии. Ее длинные блестящие волосы свободно струились по спине (раньше Монти не приходилось видеть ее с распущенными волосами), отчего она выглядела, несмотря на усталость и бледность, гораздо моложе. В этой своей мантии, простоволосая, она была очень похожа на жрицу или прорицательницу. Всклокоченный Эдгар, в порванном пиджаке, без галстука и с печатью бессонной ночи и выпитого виски на челе, сутуло тащился рядом, словно выслушивая наставление. Сократ, внимающий речам Диотимы[20].

Монти негромко постучал в окно. Двое в комнате одновременно вскрикнули и обернулись. Через минуту Эдгар уже поднимал оконную раму, чтобы впустить Монти внутрь. Не успел Монти спрыгнуть на ковер, как руки Харриет обвились вокруг его шеи, и он тоже не задумываясь обнял ее. Кашемировая шаль легла на его плечи, но тут же соскользнула на пол, и они остались стоять в обнимку под покровом ее струящихся волос. Не убирая рук, он некоторое время стоял с закрытыми глазами, впитывая в себя тепло ее округлых плеч и прохладу волос, потом, словно очнувшись, отстранился и отступил на шаг. Харриет и Эдгар, оба изрядно осунувшиеся, смотрели на него не без удивления: вероятно, он и сам являл собою диковинное зрелище.