Механика небесной и земной любви

Помолчав немного, Пинн сказала:

– Мне надо было родиться мужчиной. У меня было бы восемь сыновей, и я бы правила… вернее, правил ими железной рукой. Я как-то читала про шейха, у которого было восемьсот сыновей, и все на лошадях – представляете? Хотела бы я быть этим шейхом.

– Скажите Блейзу, если он хочет выяснить что и как, пусть придет и поговорит с Харриет.

– А она такая же вся насквозь праведница?

– Я не знаю, какая она вся насквозь.

– А хотите узнать?

– Простите?

– Хотите забрать Харриет себе?

– Нет.

– Жаль, что я не могу заглянуть в ваши мысли.

– Там нет ничего интересного, – сказал Монти. – А теперь, пожалуйста, уходите, я хочу спать. И постарайтесь не шуметь, когда будете спускаться по лестнице.

– Ну зачем быть таким холодным, – сказала Пинн. – Неужто в вас нет обычной человеческой жалости?

– С чего я должен вас жалеть? Пожалуйста, уходите.

– С чего жалеть? Да уж есть с чего. Знали бы вы…

Она вдруг начала расстегивать свою блузку. Под застежкой обнаружилась сначала веснушчатая шея, потом черный кружевной лифчик. Не сводя глаз с Монти, она отвела руки назад, и блузка упала на пол за ее спиной.

– Перестаньте, – сказал Монти. – Вам непременно хочется внушить мне отвращение? Прекратите унижаться и уходите.

– Наконец в вашем голосе прорезались хоть какие-то живые нотки. Я уже начала беспокоиться, не зомби ли вы.

Она сидела, глядя прямо перед собой, густая краска разливалась по ее лицу и шее.

– Послушайте, чего вы от меня хотите? – спросил Монти. – И оденьтесь, прошу вас.

– Чего хочу? Хочу напугать вас. Я уже это сделала. Сознайтесь, великий человек, нагнала я на вас страху? Хочу, чтобы вы смотрели на меня. В моей жизни не много радостей, пусть будет хоть эта. Жаль, что Харриет нас не видит. Может, позвать ее?

Монти встал, сделал несколько шагов – и в ту же секунду Пинн исчезла для него, он забыл о самом ее существовании. В высоком зеркале перед его глазами отразилась Софи – плачущий призрак в подвенечном платье.

– Не сердитесь на меня, – послышался откуда-то сзади голос Пинн.

Монти отошел от зеркала, Софи скрылась.

– Оденьтесь, – повторил он.

– Все равно вы знаете, что я люблю вас, – сказала Пинн, натягивая блузку. – И вы знаете, что я ваша – в любой момент, как только вы меня захотите.

– А мне казалось, вы влюблены в Эмили Макхью.

– Возможно, хотя я не уверена, что это кошмарное чувство можно назвать любовью. А вот вас я люблю – это я знаю точно. И вы единственный из всех знакомых мне мужчин достойны меня. Я чувствую в вас родственную душу. Да, мы с вами родственные души, и вы тоже это понимаете.

– Говорите тише, пожалуйста.

– Боитесь все-таки, что Харриет услышит! Не понимаю, как можно вообще питать какие-то чувства к этой слезливой бабе?

– Простите, но мне нечего вам ответить. И мне неинтересно, что еще вы имеете сказать.

– Боже, какие мы холодные! Ничегошеньки себе не позволяем, даже ради интереса, ни-ни! Кровь, случайно, не рыбья? Понятно, почему вы так ничего и не сотворили, кроме никудышных детективчиков. Зато постелька у вас тепленькая, так я раздеваюсь – и под одеяло? Вы же меня хотите, я вижу! Ну вот, я ваша. Вам повезло. Рассказать вам про мою жизнь?

– Спасибо, не надо. Просто уйдите.

– Да что вы вообще знаете о настоящей жизни? Вы не знаете, как это тоскливо, когда кругом одни подонки и сам ты никому не нужен. И что такое по-настоящему страшно, понятия не имеете! Так я вам расскажу – хотите вы или не хотите. Пусть хоть что-нибудь отложится в вашем рыбьем мозгу. Я буду знать, что вы видели мою грудь и слышали про моего брата, – это меня немного утешит.

– Про какого брата?

– Про моего. У меня есть брат, на два года младше меня. Он дурачок. Мой отец ненавидел его и каждый день бил – на моих глазах. И так все мое детство. Все время бил по голове, нарочно по голове, чтобы он ничего не мог соображать. А мать – что мать, ее к тому времени и след простыл. Так вот, брат мой, когда пошел в садик, был совершенно нормальный, умненький ребенок. Но к двенадцати годам он уже был готов, отец его добил. Бил, бил, бил – и добил, вышиб из него мозги. А знаете, какой он красивый, я таких в жизни не видела. Его не стригут, разрешают носить длинные волосы. Высокий, статный – прямо писаный красавец. Только совершенно глухой и умом как малое дитя. В уборную и из уборной его водят за ручку. Я езжу к нему раз в месяц, но он меня не узнает. И никого не узнает. Такой красивый дурачок. А отец женился во второй раз, счастлив. У них маленькая девочка, он в ней души не чает. Вот так. Представляете, каково с этим жить? Хотя вряд ли: где вам такое представить. Но я все равно рада, что рассказала. Теперь вы меня уже не забудете, я сделала зарубку в вашей памяти. Можете, если желаете, даже написать об этом. Если, конечно, вы вообще способны писать о настоящей жизни. Это страшно, это же не какая-нибудь фальшивка.

– Не думаю, чтобы на этом можно было построить сносный рассказ, – сказал Монти.