Механика небесной и земной любви

Фраза получилась дурацкая, бессмысленная. «Нельзя ничего комментировать, – подумала Харриет, – у меня нет на это права. Лучше всего сейчас встать и уйти, только я не могу. Мне надо поговорить с Дэвидом, услышать от него хоть слово утешения. Мы с ним должны утешать друг друга…» Но ее красноречие, так помогавшее ей в разговоре с мужем, теперь куда-то делось. Для сына у нее не было красноречия, не было убедительных слов, которые могли бы прикрыть голую и уродливую правду. Больше всего ей сейчас хотелось заплакать, но и плакать было нельзя.

– Он очень сожалеет о случившемся, – сказала она чужим равнодушным голосом. – Сейчас мы с тобой должны быть к нему очень добры, понимаешь? Мы должны ему помочь. Для него это так важно.

– А эти его… Он их теперь бросит? – помолчав, спросил Дэвид.

– Нет, конечно нет. Это невозможно. Там же маленький ребенок.

Снова повисло молчание, потом Дэвид бесстрастно произнес:

– Спасибо, что ввела меня в курс дела. И все, хватит с меня этой мути.

«Муть» – это было словечко Монти, подхваченное Дэвидом недавно.

– Дэвид, сыночек, постарайся понять. Конечно, трудно, конечно, все это так неожиданно – но что ж теперь поделаешь. Так вышло, и нам с этим жить…

– Я с этим жить не собираюсь! Я не хочу больше ничего об этом слышать.

Как все это оскорбительно для непримиримого юношеского целомудрия, думала Харриет, как больно и стыдно. Ей мучительно хотелось прикоснуться к Дэвиду, обнять его, прижать к себе – но удерживала гордыня; вернее, две гордыни, ее и его.

– Ну что ж, а я решила с ними познакомиться, – сказала она.

– Что ты говоришь, это невозможно!

– Почему нет? Блейз мой муж. Он мне все рассказал, так что теперь уже что есть, то есть, обратно не спрячешь. Да я и не хочу, чтобы какая-то часть его жизни была от меня спрятана.

– Ты что, собираешься встречаться с этой?..

– Ты прямо как в девятнадцатом веке живешь. «Эта» – просто очень несчастная женщина, ей не повезло в жизни.

– Несчастная! Да она воровка, преступница!

– Дэвид, все то уже прошло…

– Ничего не прошло, ты сама сказала. Я не верю. И потом, с чего ты взяла, что он рассказал тебе всю правду?

– Я просто знаю. – Отчаянным усилием воли Харриет сдержала слезы. – Твой папа рассказал мне все, все до конца.

– Все равно, встречаться с ней – чистое безумие. Это ничего не даст, кроме новой порочной связи, которая будет тянуться и тянуться…

– Но связь уже есть, и она все равно должна тянуться.

– Ну вот, а я что тебе говорю!

– Дэвид, ты будто нарочно не хочешь меня понять. Пока Люка не вырастет…

– Только, пожалуйста, не надо никаких имен.

– Блейз не может взять и бросить их, он в ответе за этих людей, он должен их содержать. Они есть, и так просто их не вычеркнешь. Люка твой брат. Ты ведь сам мне столько раз говорил, что хочешь иметь брата.

– Брата, а не какого-то гаденыша.

– Дэвид, ну зачем ты так. Уж кто-кто, а малыш ни в чем не виноват.

– Малыш!.. Слушать противно.

– Пожалуйста, Дэвид, постарайся мне помочь. Думаешь, мне все это нравится? Но мне ведь тоже надо как-то жить дальше, надо нести свой крест, а не заливаться все время слезами.

– Я и стараюсь тебе помочь. Но все это так… гадко и… никогда уже не будет как раньше. Послушай, давай уедем куда-нибудь, а?

– Уедем?

– Ну да. В Италию, например. Вдвоем – только ты и я. А он пусть тут сам расхлебывает. Скажи ему, пусть избавляется как угодно от этой своей семейки, пусть назначает им какое-нибудь годовое пособие. Ты как хочешь, а мне такая родня не нужна.

Дэвид готов уехать с ней в Италию! Еще вчера, услышав такое, Харриет была бы на седьмом небе от счастья. Увы, теперь и это невозможно. С неожиданной остротой она почувствовала, как страшный омут затягивает ее все глубже и глубже. Опять стало трудно дышать. А это счастье, мелькнувшее только что, – кто знает, вернется ли оно когда-нибудь?

– Я не могу уехать, не могу оставить его в беде.

– У него-то что за беда? Ты же его простила.

– Пожалуйста, Дэвид, не надо иронизировать. – Слезы все-таки прорвались сквозь волевой заслон, и Харриет попыталась зажать веки пальцами. Помолчав немного, заговорила снова: – Дэвид, ты тоже должен его простить. Пожалуйста. Это очень важно.

– Послушай, я не собираюсь обсуждать это – ни с ним, ни с кем. Такие личные вещи – это же тайна, понимаешь?.. И я не хочу, чтобы вся эта мерзость стала известна у меня в школе.

– Да, пока тайна… – сказала Харриет. Пока тайна, но что-то будет дальше, мысленно добавила она. – Ну, словом, я не могу сейчас уехать.

– Боишься его с ними оставлять?

– Нет. Конечно нет.

– Извини, я несу чушь. – Дэвид сжал губы и, откинув с лица длинную золотую прядь, впервые за весь разговор взглянул на Харриет. – Просто от всего этого у меня такое мерзкое чувство… я должен от него как-то избавиться. В общем, для меня этих людей не существует, так что можешь о них даже не заговаривать – их нет. Во всяком случае, они никогда – слышишь, никогда! – не должны даже приближаться к этому дому. Я тоже здесь живу, и я имею право требовать, понятно?