«Сабля еще при вас? — писал Эрстед-младший. — Предупреждаю, она нам понадобится. Ваш металл (уж не знаю, как он достался вашему пращуру!) воистину принц металлов. Его до войны получил англичанин Дэви, но только в виде соли. Дэви зовет его — „алюминиум“. Запомните это слово, князь. „Светоносный“ — в нем ваша судьба, ваш диагноз и ваше лечение…»
Дочитал пан Гайдук, саблю ладонью тронул. Повернулся к вестнику:
— Угрей, значит, привезли?
Через неполный месяц Казимир Волмонтович, еле живой от голода и слабости, сошел с дилижанса у копенгагенской Ратуши. Пан Бог в небесах глянул вниз — и вздохнул с облегчением.
Сцена седьмая
Щупальцы кальмара
1
— Я должен перед вами извиниться, пан Шевалье.
Свечи догорели. Сквозь иллюминатор в каюту робко вползал рассвет.
— Пустое, князь, — язык нащупал саднящую пустоту на месте выбитого зуба. — У меня нет к вам претензий. Вы были уверены, что я… гм-м… жажду крови. Вы защищали своего друга. На вашем месте я бы поступил точно так же. Славно вы меня приложили! — Огюст нашел силы улыбнуться. — Это я вам говорю как грузчик.
Волмонтович встал и поклонился.
— Еще раз приношу свои извинения. Это все полковник. Вернув мне человеческий облик, он сумел сохранить кое-какие преимущества, которые давало мое… э-э… предыдущее состояние. Кстати, друг мой, — обернулся князь к Эрстеду, в чьей каюте они провели остаток ночи, — не найдется ли у вас, чем промочить горло?
— Наш любезный капитан оставил мне бутылку кьянти, — датчанин сунулся к стенному шкафчику. — Ага, есть. Кружки… Прошу, господа!
Пить в такую рань Огюст не привык. Но добрый глоток вина был жизненно необходим не одному князю. Что ж, раз солнце едва взошло над горизонтом — значит, утро еще не наступило. А ночные гулянки для парижанина — дело привычное.
— Казимир дорого заплатил за свои таланты, мсье Шевалье. И платит до сих пор. Зависимость от браслетов из алюминиума, сеансы электричества — не реже раза в год. Хотя я рассчитываю со временем решить эту проблему. Мы с братом над ней работаем…
Огюст поднял кружку:
— Позвольте тост, господа. За жизнь человеческую! Без лишних «талантов»… Поверьте, я тоже знаю, о чем говорю.
— Ваши слова, да Богу в уши, — хмыкнул князь. — Прозит! Кстати, откуда вы узнали о моем ранении в живот?
Острый взгляд поверх окуляров дал знать: небрежный тон, напускное безразличие — маска. Князь, как минимум, заинтригован.
— Не сочтите меня безумцем, но… У меня бывают приступы ясновидения.
— Приступы?
— Иначе не назовешь. Я не в силах их контролировать. Меня выбрасывает то в прошлое, то в будущее. Я видел ваш бой с русскими казаками, князь. Перекресток дорог, дождь, грязь. Вы зарубили первого, но второй достал вас пикой.
— Что вы еще видели, если не секрет?
Полковник заинтересовался не меньше князя.
— Разное. Сражение, где стреляли из многоствольных пушек; подводный корабль, летательный аппарат… Об одном интимном эпизоде позвольте умолчать, — Огюст зарделся, как мальчишка. — Да, я видел смерть Галуа! Я смотрел его глазами! И знаете, кто стрелял в беднягу?
— Кто?
— Я сам! Вернее, кто‑то в моем облике! Нет, я понимаю, это звучит, как бред…
— Отчего же? — датчанин отнесся к заявлению с предельной серьезностью. — Один наш общий знакомый вполне способен на подобные фокусы. Я говорю о бароне фон Книгге. У него есть подручный, меняющий личины, как светская дама — перчатки. Чарльз Бейтс, англичанин, сын лондонского старьевщика. Фигура, заслуживающая пера мсье Гюго. Впрочем, надеюсь, что и в Англии появится достойный романист, способный поднять тему мистера Бейтса. «Броненосец „Warrior“» — роман века…
— Пся крев! Тесен мир, — пробормотал Волмонтович.
Шевалье не стал спорить. В последнее время мир вообще трещал по швам.
— Я проверил все версии, господа, — сказал он. — Пеше д’Эрбенвиль, Александр Дюшатле, наконец, вы, мсье Эрстед — никто из перечисленных не виновен в гибели Галуа. Я — тоже, хотя иногда боюсь, что схожу с ума, — Огюст мрачно постучал пальцем по лбу. — Полагаю, несчастного застрелил Бейтс. По приказу фон Книгге, из моего пистолета. Я только не пойму: к чему такие сложности? Личины, галлюцинации; пистолет крадут, возвращают, опять забирают…
— Зато я начинаю понимать…
Молодой человек с надеждой воззрился на «виконта д’Алюмена».
— …отчего вы, пророчествуя мне о министерском кресле, были похожи на Эминента. Фон Книгге — один из сильнейших ясновидцев нашего времени. Отсюда и сходство. Взгляд, выражение лица… Видимо, это общее у всех пророков. Неужели мне и впрямь суждено стать премьер-министром?
— Насколько я понял, это случится нескоро.
Шевалье был разочарован. Он‑то надеялся, что ему растолкуют замыслы Эминента! — а датчанин увлекся перспективой собственной карьеры. Вот вам и спаситель блудных упырей…
— Я отвлекся, простите.
В интонациях полковника пробились до боли знакомые нотки. Ну конечно! Точно так же с Огюстом беседовал глаз-Переговорщик! «Потомок», значит? Уж не Андерса Эрстеда ли?
— Поиграем в сыщиков, господа? Мсье Шевалье, мы готовы выслушать вашу исповедь…