Механизм времени

Дедушка Пако, для своих — Пако Хитано, был из андалузских цыган. Сбежав из Испании, где по нему плакала виселица, он осел в Ниме еще до рождения Огюста — и открыл оружейную мастерскую. Навахи Хитано славились далеко за пределами города. От клиентов отбою не было. Складной нож, на стали которого скалилась волчья морда — клеймо дедушки Пако, — ценился вдвое против любого другого.

В мире не нашлось бы такой навахи, которую старик не сумел бы изготовить. Гигант-навахон, в раскрытом виде подобный рапире. Салва Вирго — крошечный Страж Чести, скрытый за подвязкой женского чулка. Севильяна с лезвием в виде «бычьего языка». Serpent, Arlequin, de muestra; с двумя клинками, с тяжелым шариком на конце рукояти…

«Ножевой бой, малыш, — грязный бой. Честь мужчины — смерть врага. Остальное придумали умники и герои. Первые — трусы, вторые — дураки. Плюнь врагу в лицо. Брось в глаза горсть табака. Табак с перцем? — еще лучше. Оскорби гордеца, испугай малодушного. И шевели, шевели свой нож! Пусть они видят клинок, а не тебя, ядовитого el niño navajero…»

— Доброе утро, господа!

Его ждали. Хмурый, злой, как сатана, Пеше д’Эрбен— виль расхаживал у кромки воды, завернувшись в плащ. Ответить на приветствие он и не подумал. На лице бретёра читалось острое желание покончить с дуэлью самым быстрым образом. Зато секунданты получали очевидное удовольствие. Не каждый день судьба расщедривается на такой подарок — участие в оригинальнейшем поединке!

Будет, о чем рассказать друзьям…

Газетчик Бошан строчил в блокноте, готовя заметку сразу для двух рупоров общественного мнения — лояльной «Le Moniteur» и оппозиционной «Le Courrier francais». Лицо толстяка раскраснелось, взор пылал огнем вдохновения. Казалось, он сочиняет любовное послание в стихах, а не репортаж.

«Ну конечно! — с сарказмом подумал Шевалье. — Суммарный тираж в шесть тысяч куда лучше любой из половинок этой цифры! И гонорар — сообразно. Всю жизнь мечтал попасть в поле зрения прессы…»

— Рад видеть вас в добром здравии! — с преувеличенным радушием поклонился Люсьен Дебрэ, секундант д’Эрбенвиля. Он явно смущался грубым поведением бретёра и, как дипломат, желал смягчить ситуацию. — Господа, прежде чем начать дуэль, я хочу предложить вам…

— Исключено, — буркнул д’Эрбенвиль.

Сбросив плащ и оставшись в одной рубашке, он стал тщательно обматывать плащом левую руку. Чувствовалось, что за выбором подходящего «щита» Пеше провел не меньше половины ночи. Складки получались красивые, в римском стиле.

— Что — исключено? Я еще ничего не предложил…

Дебрэ растерялся. Молодой чиновник, в конце карьеры видящий себя министром, он готовился к выступлениям заранее. И терпеть не мог, когда его перебивали.

— Вы хотели предложить нам помириться, — разъяснил Шевалье, приседая, чтобы согреться. — Мой противник отказался. Полагаю, он — ясновидец, и предугадал содержание вашей речи. Тысяча чертей! Мне никогда не случалось драться с ясновидцем. Полагаю, это увлекательно…

Д’Эрбенвиль побагровел:

— Чтобы предвидеть вашу смерть, не надо ходить к гадалке!

Шевалье оставил его реплику без внимания. «Оскорби гордеца…» Да, дедушка Пако. Ножевой бой — грязный бой. Даже если он называется дуэлью. Пусть один из секундантов носит монокль в черепаховой оправе, а второй скрипит карандашиком, сочиняя бойкие статейки — от этого грязь не станет чище.

— Я захватил пистолеты, — Бошан на миг оторвался от блокнота. — На всякий случай. Господа, право, это глупость! Неужели вы станете резать друг друга, словно пьяные матросы в кабачке? Обменяйтесь благородными выстрелами, и отправимся пить вино!

— Спасибо за заботу, — кивнул Шевалье. — Но я настаиваю на ножах. Благородство — не мой конек. Впрочем, если д’Эрбенвиль боится испортить красоту…

Выпад достиг цели.

— Оставьте, Бошан! — сверкнув глазами, бретёр выхватил кинжал из ножен. — Этот наглец желает, чтобы я разделал его, как отбивную? Хорошо, он получит все, что хотел. Хватит тянуть время! У меня в полдень назначено свидание. Начинайте!

Не возражая, Огюст Шевалье сбросил куртку, отдав ее на хранение газетчику. Тщательно застегнул ворот рубашки, вызвав град насмешек со стороны д’Эрбенвиля. Затем, не торопясь, достал из-за пояса наваху и раскрыл ее.

Кр-р-рак! — громко скрежетнул нож.

— Я читал, — с видом знатока обратился Бошан к Дебрэ, — что такой механизм разработали по заказу полиции. Он затруднял работу наемным убийцам. Раскрыл нож, и жертва сразу слышит, что в кустах прячутся los banditos…

— Они что, идиоты? — удивился дипломат.

— Кто? Жертвы?

— Убийцы! Зачем им приобретать такие… э‑э… шумные ножи?

— Не знаю, — смешался газетчик. — Все так пишут.

Шевалье не стал объяснять секундантам, что зубчатое колесико позволяет фиксировать клинок в любом промежуточном положении, защищая пальцы — и даря возможность делать кое-какие трюки. Пусть думают, что хотят. Вон, д’Эрбенвиль и вовсе содрогнулся, услышав скрежет, словно ему уже вбили гвоздь в крышку гроба.