Механизм времени

Звенели, плясали колокольчики. Летели хрустальные брызги. В воду, затянутую ряской, в колючие кусты боярышника. Ласково скрежетали звезды-снежинки, вновь закручивая двойную спираль. Майское утро, темный пруд. Кто ты, маска?

Прямая дорожка в больницу Кошен, и дальше — на кладбище Монпарнас.

Он безумие принес,
В нашу компанию, к Маржолен,
Он безумие принес,
Гей, гей, от самой реки…

В глазах злобного двойника Шевалье увидел свое отражение. И не узнал себя. Черные кудри вьются, закрывают уши. Запали, как от голода, щеки. Высокие скулы, нервные дуги бровей. Длинный, тонкий нос с трепетным изгибом ноздрей. Бледен, худ, изможден — боже мой! — как из зеркала, из глаз убийцы на Огюста смотрел…

«Доказательство нуждается в некотором дополнении. У меня нет времени».

…Эварист Галуа, мертвец-математик.

— Кто ты? — уже ничего не понимая, спросил Шевалье у двойника. — Если я — Галуа, то кто же ты? Кто ты такой, мерзавец? Признавайся! Наемник, негодяй, палач под личиной! — кто ты?! кто?..

«У меня нет времени», — ответил выстрел.

4

— Кто ты? Признавайся!

— Оставьте его, Шевалье! Он уже все сказал!

— Кто ты?!

— Дебрэ, он его зарежет! Помогите мне растащить их…

— Да-да, Бошан, конечно…

— Отвечай! Или я разрежу твой лживый рот!

— Шевалье, вы сошли с ума!

— Ты знаешь, что такое «севильский поцелуй»? Моя наваха объяснит…

— Дебрэ, да что же вы стоите!..

— Я уже сознался! Я — агент! Агент полиции! Уберите нож, идиот…

— Ты — убийца! Ты убил Галуа!

— Нет!

— Да!!!

— Да нет же! Меня спугнули! Я не дошел до пруда!

— Шевалье, опомнитесь!

Хрустальные колокольчики смолкали, отпуская рассудок из цепких, колючих объятий. Исчез и скрежет. Никаких снежинок-шестерней. Растаял сугроб. Болел живот, словно там ворочалась пуля.

«Дуэль! — вспомнил Шевалье. — Моя дуэль!»

Ужас раскаленной иглой пронзил сердце. Пока ты, братец, страдал видениями, д’Эрбенвиль изловчился и воткнул тебе, беззащитному, кинжал в брюхо. С бретёра станется. Спеши на тот свет, торопись, несчастный!.. твой приятель Эварист Галуа не успел далеко уйти — догонишь…

Сосредоточившись, Огюст почувствовал, что зрение возвращается к нему. Чье‑то лицо — искаженное страхом, залитое кровью — маячило внизу, совсем рядом. Казалось, невинная мадемуазель, опрокинутая навзничь злодеем-насильником, вдруг сообразила, что это не пьеса господина Дюма, а пруд в глуши.

Кричи — не кричи, никто не услышит…

— Д’Эрбенвиль? Это вы?

— Я! Не режьте меня, умоляю…

Огюст убрал наваху. Раньше ее острие упиралось д’Эрбенвилю в ямочку на верхней губе. Как бретёр умудрялся что‑то отвечать в такой ситуации, оставалось загадкой. Валяясь на траве, коленом Пеше упирался в живот противника, безуспешно стараясь оттолкнуть навалившегося сверху Шевалье.

Так вот почему болит живот…

— Агент полиции, — с брезгливостью сказал Люсьен Дебрэ. — Кто бы мог подумать…

Чиновник явно жалел, что вызвался секундировать отпетому подлецу. Государственные служащие, в особенности — сотрудники министерства внутренних дел, по странной иронии судьбы ненавидят полицейских агентов в сто раз больше, чем остальные французы.

Дебрэ не был исключением.

— Не марайте руки, Шевалье. Он признался. Двойной предатель — сдавал префекту полиции и республиканцев, и монархистов. Какая разница, чьей шкурой торговать? Лишь бы хорошо платили…

— Нет! Он должен подтвердить, что убил Галуа. При свидетелях!

Слезы текли по щекам бретёра, смывая подсохшую кровь. Д’Эрбенвиль обмяк, утратив волю к сопротивлению. Из дерзкого аристократа вынули стержень, оставив вялую размазню гнить у пруда — прошлогодняя листва, вчерашний снег.

— Я хотел его убить!.. Мне велели… Но я не смог!

— Только не говорите, что в вас проснулось милосердие!

— При чем тут милосердие? Я ехал верхом, по дороге на Бьевр… когда я сворачивал к пруду, меня догнал Дюшатле… Вы знаете Дюшатле?

— Знаю. Дальше!

— Завязалась ссора. Он сказал, что в курсе, на кого я работаю. И лично прикончит меня, если я хоть пальцем трону вашего Галуа! Это бы меня не испугало, но он пригрозил разоблачением…

— Короче!

— Я повернул назад, в Париж. Губить себя из-за щенка…

— Врете!

— Можете отрезать мне язык, но это — правда…

Шевалье встал. Закрыл наваху, сунул за пояс. Все потеряло смысл. Д’Эрбенвиль не врал. Последняя ниточка, ведущая к смерти друга, оборвалась. Если, конечно, не считать за версию бред, затуманивший рассудок во время дуэли. Снежинки, двойник, колокольчики… На всякий случай он прислушался.

Тихо-тихо, еле-еле; в глубине пруда…

Тело друга он принес,
В нашу компанию, к Маржолен.
Своего дружка принес,
Гей, гей, от самой реки…

5

Бошан подвез его на фиакре. В экипаже они о чем‑то говорили. Кажется, о политике. И о женщинах. Газетчик вдруг хлопнул себя по лбу:

— Совсем забыл! У меня для вас есть книга! Господин Тьер передал…

В книге лежала записка от гномика: