Механизм времени

Сняв шляпу из плотного войлока — такие в Ниме носили погонщики мулов, — Огюст накрыл ей левую руку, забрав края в кулак. «Дедушка Пако обожал шляпы, — вспомнил он. — Собрал целую коллекцию. Даже в сортир ходил с покрытой головой. А к плащам относился с подозрением. Тяжело, говорил, жарко и прыгать труднее…»

Шляпу он прихватил с собой, идя на баррикады. Старушка держалась молодцом — осталась на голове, не потерялась в драке. И сейчас была готова без трепета встретить лезвие вражеского кинжала.

Огюст старался не думать о Галуа. О том, что буквально неделю назад возле этого неприятного, вонючего пруда юноша-математик схлопотал пулю в живот. И надменный Пеше д’Эрбенвиль стоял над раненым, ухмыляясь, а потом ушел — не оборачиваясь, даже не потрудившись довезти Галуа до больницы. Несчастного подобрали случайные люди. Если бы не они, труп нашли бы много дней спустя — распухший, истерзанный собаками.

«У меня нет времени…» — пометка на полях рукописи.

Сколько ни верти снежинку вокруг оси, проходящей через ее центр, — мертвых не воскресить. В прошлое не вернуться, не предупредить: «Берегись!» — снег засыпал дороги, сугробы встают на пути смельчаков…

— Вы готовы, господа? Сходитесь!

Чувствовалось, что д’Эрбенвиль — отличный фехтовальщик. Он и кинжал держал, как шпагу, выставив руку далеко вперед. Плащ, намотан не до конца, волочился по земле — впитывая росу, наливаясь опасной тяжестью. Окажись у бретёра клинок подлиннее, Шевалье несдобровать. Выпад, другой — разведка, не более. Но острие лишь самую малость не дотягивалось до лица Огюста.

Этого он и ждал, на это надеялся.

— Такой молодой!.. ай, горе мне! — такой молодой, а уже торопится умереть!..

Выпад. Режущий удар наотмашь.

— Ай, беда! Смотрите, люди! — подлец в рай боком лезет…

Друзья Пако Хитано съезжались в Ним со всех концов Европы. Бородачи в живописных лохмотьях, веселые и вороватые, они учили мальчишек, пригретых дедом: «Язык острей ножа!» Враг все слышит. Хорони врага заранее. Молоти любую чушь, лишь бы злила. Перемывай косточки, прежде чем щекотнуть их ножичком.

«Учись, малыш! — под этим соусом я разделал Энрике Босяка. А наваха Энрике, все знают, славилась отсюда до Мадрида!..»

— Эй, приятель! Коня продал, друзей продал, честь продал…

Кинжал взбесился.

— …жизнь даром отдавай! Грош цена твоей жизни…

Взмах плаща.

Нет, бретёр. Это ты на сцене, в «Нельской башне» будешь размахивать. Под бурные аплодисменты. А здесь — извини. Спасибо, дедушка Пако, за науку. Отвага тореадора, ловкость мавра. И грация танцора фламенко. Ты заставлял нас, неуклюжих мальчишек, плясать до изнеможения. Играл на гитаре, со старческой хрипотцой распевая жаркие, страстные песни: солеа, сигирийя, фанданго. И бил сопляков палкой, если мы не ловили ритм…

Огюст Шевалье поймал ритм.

Ay de mí, perdí el camino;
En esta triste montaña —
Ay de mí! — perdí el camino…[16]

Улучив момент, он прыгнул к д’Эрбенвилю. Шляпа, зажатая в кулаке, ловко сбила вооруженную кинжалом руку в сторону. «Бычий язык» навахи лизнул бретёра выше локтя, по вздутой мышце — с оттяжкой. Огюст расхохотался, дразня противника. И — сразу назад, увернувшись от клинка, отбивая каблуками рыдающую, зовущую чечетку.

Прыгать дедушка Пако учил «по‑андалузски» — зайдя в воду по грудь.

«Наваха, — говорил старик-цыган, не знающий латыни, и был прав, — это бритва. Фламенко — огонь. Бритва из пламени — жжет, режет, пляшет…» Маленький Огюст кивал, соглашаясь. Уже потом, в Нормальной школе, выяснив, что значит на языке древних римлян «novacula» и «flamma», он купил бутылку дорогущей «Мадам Клико» — и выпил за здоровье Пако Хитано, мастера танцующих ножей.

Ay de mí, perdí el camino;
¡Déxame meté’l rebañu
Por Dios en la to cabaña!
Entre la espesa flubina —
¡Ay de mí! — perdí el camino!..[17]

Д’Эрбенвиль не знал испанского.

Убежден, что противник издевается над ним, распевая глумливые куплеты; стервенея от боли в порезанной руке, он решил прибегнуть к хитрости. Отступая, Пеше оставил свободный край плаща перед собой на траве — ну! ну же! Шевалье решил не разочаровывать противника. Притворившись, что в азарте пляски не заметил подвоха, он двумя ногами наступил на коварный плащ. Ликующий бретёр рванул «ловушку» на себя, желая опрокинуть врага, — и Огюст кошкой подскочил вверх, умело махнув ножом.

Инерция пустого рывка чуть не заставила д’Эрбенвиля упасть. Стараясь удержать равновесие, он всем телом наклонился вперед — и нарвался на молниеносный «autografo maestro». Лезвие навахи полоснуло его по лбу, сразу над бровями.

Лицо залила кровь.

¡Déxame pasar la noche
En la cabaña contigo!
Perdí el camino
Entre la niebla del monte —
Ay de mí — perdí el camino…[18]