Механизм времени

Темный страшный Кронборг и был настоящим Эльсинором. Драматург, не особо задумываясь, переименовал цитадель, дав ей имя соседа-поселка. Тот, правда, тоже никакой не Эльсинор, а Хельсингер. Но что с барда-англичанина взять? Если задуматься, вышло наилучшим образом. Приезжих ротозеев сперва можно в Кронборг свозить, дабы мрачным величием прониклись. Тюрьму крепостную показать — действующую, с живыми заключенными. Впечатлились? А теперь — гвоздь программы: весельчак-Хельсингер с его тавернами-кофейнями!

Как у Гамлета:

Зачем приехали вы в Эльсинор?
Тут вас научат пьянству…

Хотя попадаются знатоки-буквоеды, язвы ходячие. Вопросы задают. Кронборг — одно, поселок — иное… А Эльсинор, простите, где? Настоящий, из трагедии? Того и гляди, деньги назад стребуют, по всей Европе ославят.

Конфуз!

Лет десять назад, когда Дания только-только очнулась после военного лихолетья, этот вопрос обсуждали всерьез. Давний знакомец Торвена, офицер с портрета, собрал в Амалиенборге умников-разумников: дайте совет! Гости к нам едут, а Эльсинора‑то и нет.

Непорядок!

Зануда сидел тихо, слушал. И не выдержал. Нет? Что значит — нет? Будет! Построим! В лучшем виде! В ответ дернулся ольденбургский нос — Его Величество изволили кисло ухмыльнуться. Сам не дурак, майне герен, такое даже королю доступно. Средства откуда взять предлагаете?

Дания, увы, банкрот.

О чем после совета разговаривали король и гере Эрстед, никто не узнал. Но именно секретарю Королевского общества был пожалован в пожизненное владение славный замок… Какой? — естественно, Эльсинор. С правом и обязанностью оный восстановить и украсить, дабы организовать там музей. И — боже храни нашего доброго Фредерика!

Эльсинор, пожалованный Его Величеством, гере Эрстед с Занудой искали целую неделю. А кто ищет, тот всегда найдет. Вспомнив прошлое, Торвен приосанился, глянул вперед, на серую рябь пролива. Свежо! Хорошо, сюртук надел. Июнь — июнем…

— Скучаем, лейтенант?

Андерс Эрстед подошел к борту, взялся за поручень здоровой рукой. Кивнул в сторону черной закопченной трубы:

— Как тебе технический прогресс? Нравится?

— Нет.

Зануда плавать не любил. А любоваться предпочитал парусами.

— Мне тоже. Клепают, как при Фултоне! Котел и два колеса, никакой выдумки. А ведь еще Джон Фитч строил «Коллект» с гребным винтом. Почти сорок лет назад! Ничего, год-два — и Николя Карно им всем покажет! Говорили мы с ним в Париже… Он такое, лейтенант, придумал! Пар — вчерашний день. Нужен движитель экономный, мощный; движитель для Будущего…

Не договорил, резко выдохнул:

— Это если…

Уточнять не стал. И так ясно. О Будущем — завтра, если оно настанет. Пока же инвалидная команда без всякой славы отступала. Андерс ранен, Волмонтович лежит пластом в каюте, китаянка при князе — сиделкой. Довезем ли?

Зануда прикинул шансы, поморщился:

— Ты Карно предупредил?

— Конечно! И его, и остальных. И Галуа предупреждал. Что толку? Оборона — смерть. Нельзя вечно прятаться, каждый час ждать удара. Моя семья — в Германии, и дети брата — тоже; переписываемся чуть ли не тайно. Честно говоря, до последнего дня не верил. Филон… Он с якобинцами порвал, потому что крови не хотел! Если бы сам не сказал, не объявил войну…

Гере Торвен глядел в небо — мутное, заросшее неопрятной плесенью облаков. Чудит полковник! Войны сейчас не объявляют. Несовременно; моветон. Иногда ему казалось, что Эрстеды — пришельцы из любимого «романтиками» Средневековья. Старший тоже хорош! — рвался в бой. Насилу удержали, спрятали в надежном убежище: пиши коллегам, дабы головы берегли, поджидай Его Величество. Свалится, как русский снег на голову, новости узнает…

Дождемся — велит четвертовать.

Заодно поручили академику стеречь тезку-поэта. Тоже на войну просился, du lieber Andersen. Романтики!

— Твой Филон — старомоден, полковник!..

— Он так мне и сказал, лейтенант, — хмурясь, ответил Эрстед-младший. — Слово в слово. Там, в Париже…

2

— …Я старомоден, Андерс. Следовало прислать герольда. Нет, решил прийти сам. Из-за тебя.

Ночь была желтой. Газовые фонари прогнали тьму, залив камни яркими, непривычными красками. Gaz de houille покорял славный город Париж. Стены и мостовая, помнившие еще Лигу и арманьяков, стыдливо замерли, оголяя старое естество. Небо отступило, подернувшись дымкой, скрыло робкие свечи звезд. Ветер, вольный сын эфира, мазаться охрой не пожелал — умчался прочь.

Желтый огонь, июньская жара.

Час пополуночи.

Они едва не опоздали. Адрес, указанный в записке, ни о чем не говорил. «Синий Циферблат» — улица? площадь? К счастью, один из вездесущих уличных мальчишек, сунув за щеку монетку, подсказал: не улица, не площадь — место. Стоял такой кабачок меж двух переулков. Кабачка давно нет, на его месте — кафе, но имя осталось. Раньше место звалось — площадь Роз, так посреди нее домяру отгрохали…

Какая уж теперь площадь!