Механизм времени

Успели впритык — за полминуты до назначенного срока. Князь Волмонтович первым выскочил из фиакра. Бегло осмотрелся, легонько ударил тростью в пыльный булыжник. Кивнул: все в порядке. Пин‑эр не спешила. Озиралась, щурила и без того узкие глазки. Изучала верхние этажи домов. Пейзаж китаянке определенно не нравился.

То ли дело в родном Пекине…

Странное дело: Андерс Эрстед не слишком волновался. Вызвали на разговор — не на поединок; пусть даже разговор и станет последним. Раньше думалось — ради такого случая Филон пригласит на кладбище, или под своды собора, или на перекресток дорог. Уханье совы, шелест крыльев летучих мышей, удары далекого колокола…

Бом-м-м-м!

Вышло иначе. Бывшая площадь Роз — она же «Синий Циферблат» — тонула в газовом огне. Окна спрятались за ставнями. В кафе, обустроенном на первом этаже дома-великана (переулок — слева, переулок — справа), кутила тьма народу. Столики по случаю жары уверенно оккупировали тротуар, выползли на середину, мешая проезду. Надрывный плач гармоники-«шарманки», громкие голоса, смех, женский визг — гуляй, Париж!

Филон ждал за крайним столиком. Не сидел — стоял, задумавшись, барабаня пальцами по краю столешницы. На пестрой скатерти — бутыль в оплетке, два пустых бокала…

— Ты пришел с охраной, мой мальчик. Это невежливо.

— Прошу прощения.

Серый сюртук, серые панталоны. На груди — белый крест под золотой короной. Взглянуть со стороны — почтенный иностранец, генерал в отставке. Жаль, шляпа подвела — старье. Синяя треуголка, якобинское страшилище с ободранным шитьем и сорванной кокардой. Такое даже на чучело не напялишь — вороны в полицию донесут. Понимая это, Филон держал шляпу под мышкой.

Двое стояли друг напротив друга, залитые желтым огнем.

— «И землю, и море, и небо заселит собой человек. И будет рваться к власти, равной Богу, не зная никаких границ…»

— Иоганн Иерусалимский, учитель. Начало XII века. Предтеча Нострадамуса. Когда‑то вы называли его жутким мракобесом.

Гармоника стихла, вновь заиграла — веселую, разудалую мелодию. Пары пустились в пляс, туфли заскользили по булыжнику. Двое оказались заключены в малый круг, словно кто‑то оградил их невидимой, непреодолимой границей.

Волмонтович подал знак китаянке, советуя отойти в сторонку. На девушку в ярком халате уже косились. Какой‑то пьяный щеголь шагнул ближе, заглянул под мохнатую шапку. Хороша ли мадемуазель? Пин‑эр не сдвинулась с места. Щеголь напоролся на ответный взгляд Фрекен Фурии, протрезвел, охнул…

Отскочил, едва не сбив с ног ближайших танцоров.

— Мракобесом — да. И никогда — лжецом. «Человек помчится, как лошадь слепая. Но кончится все для него в одночасье: ударами шпор он загонит коня в лес непролазный, за которым в конце пути только пропасть…» Полвека назад мы объединились, чтобы сбросить иго самодовольных попов, посмевших вещать от имени Господа. Мы победили лживую Церковь. Ты и твои друзья возводят новую — худшую. Полузнайки с университетскими дипломами узурпируют звание пророков. Наука — ваш новый Ватикан. Хуже — Молох!..

— И значит, ученых нужно убивать.

Разговор был бесполезен. Главное сказано давным-давно, повторяться нет смысла. Но собеседники не решались подвести черту. «Не расставайся ни с кем, не сказав ему чего-нибудь поучительного или приятного!» — писал когда‑то Филон, еще не ставший Эминентом, человеком-вне-времени.

— Я без причин не убиваю, Андерс. Обычная физика: ты людей подталкиваешь, я удерживаю. Кто хрупок — ломается… Ты пожалел мальчишку Галуа. Знаешь, к чему вели его работы?

— Галуа убили в самом начале его пути, учитель. Будь прокляты убийцы детей. Но работы «мальчишки» станут фундаментом для создания принципиально новой физики. Не «обычной» — иной.

Волмонтович поправил темные окуляры. Скользнул глазами по толпе; примериваясь, взмахнул тростью. Скверное место для встречи. Каждый из этих гуляк не опасен, и вместе они — не сила. Но слишком уж много их! — не уследишь, не заметишь…

Китаянка молча указала в сторону ближайшего переулка. Беру, мол, на себя. А ты здесь сторожи, не ленись. Князь в раздражении дернул плечом, теша шляхетский гонор, но спорить не стал.

— Физика — далекая перспектива, мой милый мальчик. Зато уже сейчас его выводы позволяют принципиально иначе кодировать знания. Ин-фор-ма-ция — слыхал? Счетная машина с функциями мозга. Искусственный разум, дорогой Андерс! Достойное завершение вашей Новой Утопии. Или не завершение — начало? Големов вам, значит, мало?

Филон сердился. Терял показное спокойствие, взамен набирая честно прожитые годы. Эрстед вздрогнул — перед ним, залитый равнодушным газовым огнем, бесновался древний старец, случайно избежавший взмаха беспощадной Косы. Трясется беззубая челюсть, машут руки-плети; горб за плечами, нелепая треуголка под мышкой…

Старик? Мертвец?!

Что ж, Филон понял. Оборвал монолог, выпрямился, становясь прежним; сверкнул молодыми глазами. Рука указала на бутыль, скучавшую в компании бокалов.

— К сожалению, кло-де-вужо. Дрянное винцо. Извини! Зато год подходящий — 1789‑й. Налей бокал. Один — пить мы не будем.