Механизмы радости

Она затеплила свечу и поставила ее у ног мумии, похожей на огромный початок кукурузы. «Теперь это наша святыня, – подумала Филомена, – и перед ней должна гореть неугасимая свеча».

– Не бойтесь, дети, – ласково сказала она, – спите. По кроваткам!

Филипе и остальные дети легли, а потом и сама Филомена устроилась на соломенном тюфяке под тонким одеялом. Свеча продолжала гореть. Прежде чем уснуть, Филомена радостно думала о новом будущем, о веренице более счастливых дней. «Утром я пойду встречать автобусы янки на дороге и расскажу им о моем домике. И когда они придут сюда, у двери будет надпись «Вход – 30 сентаво». И туристы валом повалят сюда, потому что мы находимся в долине – в начале пути к кладбищу на холме. Мой дом будет первым на маршруте туристов, и они будут полны нерастраченного любопытства». Мало-помалу с помощью туристов она наберет денег на ремонт крыши, а потом запасется большими мешками кукурузной муки, сможет покупать детям мандарины и прочие вкусные вещи. Если все сложится, как она задумала, то в один прекрасный день они сумеют выбраться в Мехико или даже переехать туда, потому что там хорошие большие школы.

И все это счастье благодаря тому, что Хуан Диас вернулся домой, думала Филомена. Он здесь и ждет тех, кто придет посмотреть на него. «У его ног я поставлю миску, куда добросердечные туристы смогут бросать монетки, и после смерти Хуан Диас станет зарабатывать куда больше, чем при жизни, когда он трудился до седьмого пота за сущие гроши».

Хуан. Она открыла глаза и посмотрела вверх. Дети успокаивающе-ровно дышали во сне. «Хуан, видишь ли ты наших милых малышей? Знаешь ли ты, что происходит? И понимаешь ли ты меня? И простишь ли ты меня?»

Пламя свечи задрожало.

Филомена закрыла глаза. Ей представилась улыбка Хуана Диаса. Была ли это та улыбка, которую смерть начертала на его лице, или это была новая улыбка, которую Филомена дала ему или придумала для него, – как знать? Достаточно того, что Филомена чувствовала всю эту ночь, как он стоит у стены, высокий и одинокий, гордясь за свою большую семью и охраняя ее покой.

Собака залаяла где-то далеко в безымянном городе.

Но ее лай услышал только могильщик, который ворочался без сна в домике за кладбищенской оградой.

Туда, где чикагская бездна

Под бесцветными апрельскими небесами, подгоняемый ветерком, что напоминал о зиме, старик прошаркал в пустынный полуденный парк. Его медлительные ступни окутывали бинты в никотиновых пятнах. Губы, скрытые в бороде, длинной и седой, под стать взъерошенным космам, казалось, все время подрагивали, изрекая откровения.

Вот он озирается по сторонам, словно потерял множество вещей среди развалин – беззубого городского горизонта. Ничего не обнаружив, он проковылял до ближайшей скамейки, где в одиночестве сидела женщина. Присмотревшись, он кивнул и сел на дальнем конце, не оглядываясь на нее.

Зажмурившись, шевеля ртом, старик просидел три минуты и клевал носом, словно выстукивал в воздухе некое слово. Как только слово было отчеканено, он открыл рот и вымолвил чистым внятным голосом:

– Кофе.

Женщина вздрогнула и сжалась в комок.

Шершавые пальцы старика закрутились-завертелись, изображая пантомиму на невидимых коленях.

– Повернуть ключ! Ярко-красная банка с желтыми буквами! Сжатый воздух. Шшшш! Вакуумная упаковка. Сссс! По-змеиному!

Женщина мотнула головой, как от пощечины, и в ужасе уставилась на язык старикана.

– Аромат, благоухание, запах. Насыщенные, темные, изумительные бразильские зерна, свежемолотые!

Она вскочила, вздрогнув, словно подстреленная, и стала удаляться шаткой походкой.

Старик широко раскрыл глаза:

– Нет! Я…

Но она бросилась наутек – ее и след простыл.

Старик вздохнул и отправился прогуливаться по парку, пока не нашел скамейку, на которой сидел молодой человек, поглощенный завертыванием сухой травы в квадратик папиросной бумаги. Едва ли не священнодействуя, он дрожащими тонкими пальцами бережно разравнивал траву, скатывая в трубочку, поднес к губам и отрешенно раскурил. Откинулся назад, вожделенно зажмурился, наслаждаясь горьковатым воздухом во рту и в легких.

Старик, понаблюдав за клубами дыма на полуденном ветру, изрек:

– «Честерфилдз».

Молодой человек вцепился в колени.

– «Ралейз», – сказал старик. – «Лаки-страйкс».

Молодой человек вытаращился на него.

– «Кент». «Кул». «Мальборо», – говорил старик, не глядя на него. – Так они назывались. Белые, красные, оранжевые пачки, зеленые, как трава, небесно-голубые, чистого золота, с красным глянцевым пояском по верху, потянешь за него – хрустящий целлофан слезает, и синяя акцизная марка…

– Заткнись! – рявкнул молодой человек.

– Их покупали в закусочных, в кафе, в метро…

– Заткнись!

– Полегче, – сказал старик. – Просто дымок навел меня на размышления…

– А ты не размышляй! – Молодой человек так резко дернулся, что труха из доморощенной сигареты высыпалась ему на брюки. – Вот видишь, что ты натворил!

– Сожалею. День выдался таким дружеским.

– Я тебе не друг!

– Теперь мы все друзья, иначе зачем жить?