Механизмы радости

Но старик был заворожен овощами на выщербленной тарелке. Двадцать шесть – нет, двадцать восемь горошин! Он подвел невероятный итог! Он безмолвно склонился над неимоверными овощами, словно богомолец над бусинками четок. Двадцать восемь славных зеленых горошин и искривленный график из нескольких недоваренных спагетти в придачу – свидетельство удачи в делах. Но из-под кривых линий пасты проступали трещины в тарелке, которые свидетельствовали о том, что долгие годы дела шли из рук вон плохо. Словно внушительный и непостижимый ястреб, неизвестно как рухнувший на холодную квартиру, старикан взгромоздился над пищей, пересчитывая горошины под взорами хозяев-самаритян, и наконец заговорил:

– Эти двадцать восемь горошин напоминают мне один фильм из моего детства. Некий комедиант – вам знакомо это слово? – смешной человек встречается в доме ночью с сумасшедшим и…

Муж и жена хмыкнули.

– Нет, я еще не дошел до смешного места, простите, – извинился старик. – Сумасшедший усаживает комедианта за пустой стол – ни ножей, ни вилок, ни еды. И кричит: «Кушать подано!» Опасаясь за свою жизнь, комедиант, притворяясь, будто перед ним еда, восклицает: «Замечательно!» Делая вид, будто пережевывает стейк, овощи и десерт, откусывает пустоту: «Изысканно!» Глотает воздух: «Божественно!» Гм… теперь можете смеяться.

Но супруги притихли, уткнувшись в скудную снедь на тарелках.

Старик, покачав головой, продолжал.

– Комедиант, желая впечатлить сумасшедшего, восклицает: «А персики в бренди! Просто превосходны!» – «Персики? – возопил сумасшедший, вытаскивая пистолет. – Я не подавал никаких персиков! Да ты сбрендил!» – и стреляет комедианту в спину!

Воцарилось молчание, в котором старик взял первую горошину и взвесил ее прелестную массу на гнутой жестяной вилке. Он собирался было отправить ее в рот, как вдруг…

Раздался резкий стук в дверь.

– Спецполиция! – гаркнул голос.

Молча, но дрожащими руками жена убрала лишнюю тарелку.

Муж спокойно встал, чтобы подвести старика к стене, в которой, зашипев, отворилась панель, и он вступил внутрь. Панель, прошипев, затворилась, и он остался во тьме невидимкой, когда распахнулась дверь в квартиру. Возбужденно забормотали голоса. Старик представил себе, как спецполисмен в униформе цвета синей полуночи, с пистолетом наготове входит и видит убогую мебель, голые стены, гулкий линолеумный пол, окна без стекол, забитые картоном – весь этот тонкий маслянистый налет цивилизации, оставшийся на пустынном берегу после того, как отхлынула приливная волна войны.

– Я разыскиваю старика, – раздался усталый голос представителя власти за стенкой. «Странно, – подумал старик, – даже глас закона нынче звучит устало». – Залатанная одежда… – «А у кого не залатанная», – подумал старик. – Грязный. Лет восьмидесяти… – «А кто не грязный? Кто не старый?» – воскликнул он про себя. – В случае его выдачи будете вознаграждены недельным пайком, – посулил голос полицейского. – В придачу десять банок овощей, пять банок супа в качестве премии.

«Настоящие жестяные банки с яркими печатными ярлыками», – думал старик. Банки сверкали, как метеоры, летящие в черноте над его веками. Какая замечательная награда! Не десять тысяч долларов, не двадцать тысяч долларов, нет-нет, а пять невероятных банок настоящего, а не суррогатного супа и десяток – ты только посчитай! – десяток блестящих банок цирковой расцветки с экзотическими овощами: стручковая фасоль, солнечно-желтая кукуруза! Ты только подумай! Подумай!

Воцарилось долгое молчание, в котором старику почти показалось, что он слышит урчание желудков, мечтающих во сне о трапезах куда более изысканных, чем комки старых иллюзий, ставших ночными кошмарами, политики, скисшей за долгие сумерки после Дня Уничтожения.

– Суп. Овощи, – повторил полицейский голос в последний раз. – Пятнадцать банок, цельными кусками!

Дверь захлопнулась.

Сапоги прогромыхали прочь из бедного жилища, чтобы постучаться в гробовые крышки дверей, за которыми находились другие души, оживающие, словно Лазарь, чтобы прокричали про пестрые банки и настоящие супы. Громыхание утихло. Хлопнула последняя дверь.

И наконец скрытая панель, прошуршав, поднялась. Муж и жена старались не смотреть на него, когда он выбирался наружу. Он знал, почему, и хотел коснуться их локтей.

– Даже я, – сказал он мягко, – даже я испытал соблазн сдаться самому, чтобы затребовать награду и поесть супу.

Но они все равно не смотрели на него.

– Почему? – вопрошал он. – Почему вы не выдали меня? Почему?

Муж, словно вдруг вспомнив, кивнул жене. Она подошла к двери нерешительно, муж нетерпеливо кивнул снова, и она вышла бесшумно, словно лоскут паутины. Они слышали, как она шуршит в коридоре, скребется в двери, которые открывались с оханием и бормотанием.

– Что у нее на уме? Что у вас на уме? – спросил старик.

– Скоро узнаете. Садитесь. Доедайте свой обед, – велел муж. – Скажите, почему вам, глупцу, надо делать из нас дураков, которые вас выискивают, чтобы привести сюда?