Механизмы радости

– Почему? – старик сел. Он медленно жевал, беря по одной горошине с тарелки, которую ему возвратили. – Да, я глупец. Но как началась моя глупость? Давным-давно я посмотрел на разрушенный мир, диктатуры, усохшие государства и нации и спросил себя: «Что я могу с этим поделать?» Я, немощный старикашка, ну что? Восстановить разрушенное? Ха! Но как-то ночью, в полудреме у меня в голове прозвучала старая грампластинка. Две сестры по имени Дункан пели песню «Воспоминания» из моего детства: «Я то и дело вспоминаю, милый, ты тоже постарайся вспоминать». Я пел эту песню, и она стала не песней, а образом жизни. Что я мог предложить миру, погрязшему в забвении? Мою память! Какая от этого польза? Мерило для сравнения. Рассказывая молодым, как все когда-то было, глядя на наши утраты, я обнаружил, что чем больше я вспоминал, тем больше вспоминалось! В зависимости от того, с кем за компанию я вспоминал, я вспоминал искусственные цветы, дисковые телефоны, холодильники, дудочки-казу (вы когда-нибудь играли на казу?), наперстки, велосипедные зажимы, не велосипеды, а велосипедные зажимы! Правда, странно и непостижимо? Салфеточки на спинках кресел. Слыхали про такие? Не важно. Однажды один человек попросил меня вспомнить приборную доску «Кадиллака». Я вспомнил. И рассказал ему во всех подробностях. Он слушал. И слезы катились в три ручья. Слезы счастья или печали? Не знаю. Я только вспоминаю. Не литературу, нет. У меня никогда не хватало памяти на стихи и пьесы, все улетучивалось и пропадало. В сущности, я – свалка посредственности, лучшего бесполезного хромированного барахла, что побывало в употреблении гоночной цивилизации, которая свалилась со скалы. Так что я предлагаю сверкающую мишуру, вожделенные хронометры и нелепые механизмы бесконечного потока роботов и их свихнувшихся владельцев. Но все же цивилизация так или иначе должна вернуться на свой курс. Те, кто способны предложить тончайшую мотыльковую поэзию, пусть предлагают. Те, кто умеют ткать и делать сачки для мотыльков, пусть ткут и делают. Мой дар мельче и того и другого и, наверное, достоин презрения на долгом пути, восходящем к старой и глупой вершине. Но я должен воображать себя стоящим. Ибо люди снова будут искать вещи, неважно, глупые или нет, о которых они мечтают. И тогда я ужалю их полумертвые желания уксусно-комариными воспоминаниями. Тогда они, может, снова запустят пинками Большие Часы – то есть город, страну и весь мир. Пусть один возжелает вина, другой – мягкого кресла, третий – планера с перепончатыми крыльями, чтобы парить на мартовских ветрах и строить большие электроптеродактили, дабы оседлать ветры посильнее, с большим числом людей. Кто-то пожелает нелепых рождественских елок, и кто-то расторопно отправляется на их вырубку. Сложите все вместе, катите на колесах-желаниях, на колесах с изъянами, а я, тут как тут, их подмажу маслом. О, когда-то я бы возмущался: «Лучшим может быть лишь лучшее, истина в качестве!» Но розы растут на кровяной муке. Чтобы превосходное блистало, нужна посредственность. Значит, я должен быть самой лучшей посредственностью, бросая вызов тем, кто говорит: сгинь-пропади, ложись на дно, валяйся в пыли, пусть твоя могила зарастет колючками. Я должен защищать бродячие племена дикарей и овцечеловеков, пасущихся на отдаленных пастбищах, за которыми охотятся волчьи стаи феодальных баронов-землевладельцев, благоденствующих на вершинах немногих небоскребов и накапливающих забытые продукты питания. Вот этих злодеев я буду убивать открывалкой и штопором, давить призраками «Бьюиков», «Киссель-каров» и «Мунов» и хлестать лакричными плетками, пока они не возопят о незаслуженной пощаде. Способен ли я на все это? Но можно хотя бы попытаться.

С этими словами старик выудил последнюю горошину, пока его хозяин-самаритянин просто смотрел на него немного изумленным взглядом, а поодаль, по дому началось движение жильцов, раздавался стук, двери отворялись и захлопывались, перед дверью этой квартиры собрались люди. Вот тогда муж и сказал:

– А вы недоумевали, почему мы вас не выдали? Слышите, что происходит снаружи?

– Похоже, все жильцы дома.

– Все до единого. Старик. Старый дуралей, вы помните… кинотеатры, скорее даже, кино для автомобилистов?

Старик улыбнулся:

– А вы?

– Почти. Послушайте, сейчас, сегодня, если вам так уж хочется повалять дурака, порисковать, так лучше это делать по-крупному, одним мощным ударом. Зачем напрягать свое дыхание ради одного, двоих или даже троих, когда…