Механизмы радости

Муж отворил дверь и кивнул стоящим снаружи. Молча, по одному и парами, жильцы дома стали заходить в квартиру, словно в синагогу или церковь, либо храм, известный под названием кинотеатра или кино для автомобилистов. Наступал поздний час, солнце в небе закатывалось, и вскоре, в ранние вечерние часы, в сумерках, в комнате воцарится тьма. И при одном светильнике зазвучит голос старика, а они будут слушать, держась за руки, и все станет как в стародавние времена на балконе в темноте, или в машине в темноте, и только воспоминания, слова о попкорне и слова, обозначающие жвачку, сладкие напитки и конфеты, но слова, все-таки слова…

И пока люди входили и усаживались на пол, а старик смотрел, не веря, что это он призвал их сюда, сам того не желая, муж сказал:

– Так все же лучше, чем подвергать себя опасностям на улице?

– Да. Странно. Я ненавижу боль. Ненавижу битье и погони. Но мой язык шевелится. Я должен слушать, что он говорит. И все же так, конечно, лучше.

– Хорошо. – Муж вложил ему в ладонь красный билет. – Через час после того, как вы закончите… вот, это билет от моего друга в Управлении транспорта. Каждую неделю страну пересекает один поезд. Каждую неделю я получаю билет для какого-нибудь недоумка, которому я хочу помочь. На этой неделе – вам.

Старик прочитал место назначения на сложенной красной бумаге:

– Чикагская Бездна, – и добавил: – Бездна еще существует?

– На следующий год, в это время озеро Мичиган может прорваться через последнюю преграду и создать новое озеро в котловине, на месте которой когда-то был город. Вокруг котловины теплится какая-никакая жизнь, и каждый месяц на запад отправляется поезд. Как только вы отсюда уедете, не останавливайтесь, забудьте, что встречались с нами и что знаете нас. Я дам вам списочек людей, подобных нам. Пусть пройдет много времени, разыщите их там на пустошах. Но ради всего святого, на воле дайте себе зарок на год. Держите свой замечательный рот на замке. А вот… – Муж протянул ему желтую карточку. – Мой знакомый зубной врач. Пусть вставит вам новые зубы, которые будут обнажаться лишь во время еды.

Услышав это, несколько человек рассмеялись, и старик беззвучно засмеялся; собрались десятки людей, было поздно, и супруги захлопнули дверь, и встали возле нее, повернувшись в ожидании последнего раза, когда старику дозволялось раскрыть рот.

Старик встал.

Его слушатели притихли.

* * *

Ржавый грохочущий поезд прибыл в полночь на станцию, неожиданно занесенную снегом. Под нещадной метелью немытые пассажиры толпились, втискиваясь в древние салон-вагоны, протащив старика по коридору в пустое помещение, некогда служившее туалетом. Вскоре на полу слежалась плотная масса из шестнадцати человек, которые извивались и ерзали в темноте, пытаясь уснуть.

Поезд устремился навстречу белой пустыне.

Старик думал: «Тихо, помалкивай, нет, не разговаривай, не шевелись, берегись, хватит!» Его раскачивало, встряхивало, бросало из стороны в сторону; он был прижат к стене, сидя на корточках. Только он и еще кто-то не лежали на полу этого жуткого купе ночных кошмаров. В паре футов также сидел, стукаясь о стенку, восьмилетний мальчик с болезненно бледными, впалыми щеками. Он не спал, глаза блестели; казалось, он смотрит – да нет, он смотрел – он смотрел на рот старика. Мальчик глазел на него, потому что иначе не мог. Поезд гудел, ревел, завывал и мчался враскачку.

Прошло полчаса громыхающей ночной гонки под занавешенной снегом луной, а рот старика был сжат, словно заколочен гвоздями. Проходит час – рот по-прежнему намертво стиснут. Еще час – и мышцы щек дают слабину. Еще через час он разомкнул губы, чтобы облизать. Мальчик бодрствовал. Мальчик видел. Мальчик ждал. Снаружи поезд буравил толщу безмолвия, принесенную ночным ветром. Раскисшие пассажиры беспробудно спали в немом ужасе, а мальчик смотрел, не отрываясь, и, наконец, старик слегка подался вперед.

– Шшш. Мальчик. Как тебя зовут?

– Джозеф.

Поезд-монстр качнулся и закряхтел во сне, пробиваясь сквозь вечную тьму навстречу невообразимому утру.

– Джозеф… – Глаза старика подобрели и засверкали, он посмаковал это слово, подался вперед. Лицо преобразила бледная красота. Глаза расширились до такой степени, что показались незрячими. Он уставился на нечто далекое и скрытое. Он слегка прокашлялся. – А-а…

Поезд взревел, описывая дугу. Пассажиров тряхнуло в заснеженном сне.

– Ну, Джозеф, – прошептал старик, всплеснув руками. – Когда-то, давным-давно…

Спринтерский забег до гимна

– Тут и сомневаться нечего: Дун быстрее всех.

– К черту Дуна!

– У него молниеносная реакция, мощный рывок под уклон, до шляпы не успеешь дотянуться, его уже и след простыл.

– Все равно Хулихан лучше.

– Лучше, как бы не так. Спорим, вот сейчас?