Механизмы радости

– Громче некуда, – согласился Кланнери. – Актриса поет, а за спиной у нее хор с целым оркестром. Пойду завтра посмотрю весь фильм целиком. Замечательный.

– В самом деле? – сказали все и Кланси в том числе.

– А что за мелодия?

– Далась тебе мелодия! – сказал Тималти. – Минута осталась, а ты про мелодию! Делайте ставки. Кто на Дуна? Кто на Хулихана?

Все загалдели, принялись передавать туда и сюда мелочь, главным образом шиллинги.

Я протянул четыре шиллинга.

– На Дуна, – сказал я.

– Ты же не видел его в деле?

– Темная лошадка, – прошептал я.

– Золотые слова! – Тималти вертелся как юла. – Кланнери, Нолан – в зал, судьями в проходах! Зорко следите, чтобы никто не вскочил раньше, чем покажется «конец фильма».

Кланнери с Ноланом убежали, счастливые, как мальчишки.

– А теперь откройте проход. Мистер Дуглас – со мной!

Все разбежались, чтобы построиться в живой коридор между двумя закрытыми входами-выходами.

– Фогарти, прижмись ухом к двери!

Фогарти так и сделал. Его глаза округлились.

– Музыка чересчур громкая!

Один из братьев Келли толкнул в бок другого:

– Уже скоро. Кому суждено умереть, сейчас умрет. Кто выживет, склоняется над ним.

– Еще громче! – объявил Фогарти, прильнув к двери и крутя пальцами, словно настраивал радиоприемник. – Ага! Теперь точно громогласное «та-та-та-та» перед «концом фильма».

– Они сорвались с мест! – пробормотал я.

– Стоять! – скомандовал Тималти.

Мы все уставились на дверь.

– Гимн!

– Смирно!

Мы вытянулись в струнку. Некоторые козырнули, отдавая честь.

Но все по-прежнему смотрели на дверь.

– Слышу топот, – сказал Фогарти.

– Кто бы это ни был, он взял хороший старт до гимна…

Дверь с грохотом распахнулась.

Появился Хулихан, сияющий улыбкой запыхавшегося победителя.

– Хулихан! – воскликнули выигравшие.

– Дун! – взвыли проигравшие. – Где Дун?

Действительно, Хулихан пришел первым, а его соперник пропал.

Толпа расползалась по улице.

– А если этот болван выбежал не в ту дверь?

Мы ждали. Зрители вскоре разошлись.

Первым в опустевший вестибюль вошел Тималти.

– Дун? – позвал он.

Молчание.

– А может, он там?

Кто-то распахнул дверь мужского туалета:

– Дун?

Никакого отклика.

– А если он сломал ногу и лежит на спуске в проходе и корчится от боли?

– Ну, конечно!

Все гурьбой понеслись сначала в одну сторону, потом шарахнулась и бросились в другую, к внутренней двери, влетели в зал и побежали вниз по проходу, а я – за ними по пятам.

– Дун!

Здесь нас дожидались Кланнери и Нолан. Они молча, кивком указали вниз. Я дважды подпрыгнул, пытаясь разглядеть что-нибудь за головами. В огромном зале было темно. Я ничего не увидел.

– Дун!

Наконец, мы все сгрудились в проходе у четвертого ряда. Я слышал их испуганные возгласы, видя то же, что они.

Дун все еще сидел в четвертом ряду у прохода, скрестив руки и закрыв глаза.

Умер?

Ничего подобного.

Ему на щеку капнула слеза, крупная, блестящая и прекрасная. Вторая слеза, еще крупнее и не менее сверкающая, покатилась из другого глаза. Подбородок увлажнился. Видно было, что плачет он уже давно.

Мы его обступили и склонились над ним, заглядывая в лицо.

– Дун, ты, часом, не заболел?

– Плохие новости?

– Боже мой! – всхлипнул Дун. И замотал головой, чтобы обрести дар речи.

– Боже, – наконец выдавил он, – поистине, она поет, как ангел.

– Ангел?

– Там, – кивнул Дун.

Все повернулись, уставившись на погасший серебристый экран.

– Ты про Дину Дурбин?

Дун всхлипнул:

– Вернулся сладкий голос моей покойной бабушки…

– Бабушкин зад! – вскинулся на него Тималти. – Когда это у нее был такой голос!

– Кому знать, как не мне? – Дун высморкался и приложил к глазам платок.

– Что же, из-за этой девицы Дурбин ты отказался от забега?

– Так и есть! – воскликнул Дун. – Именно! Выскакивать из зала после такого пения – кощунство. Все равно что прыгать по алтарю во время венчания или вальсировать на похоронах.

– Ты же мог нас предупредить, что состязания отменяются! – грозно посмотрел Тималти.

– Каким образом? Пение овладело мною словно божественный недуг. Та ее финальная песня, «Прекрасный остров Иннисфри», скажи, Кланнери?

– Что еще она пела? – спросил Фогарти.

– Что еще она пела?! – возопил Тималти. – Мы только что лишились из-за него половины дневного заработка, а тебя интересует, что еще она там пела! Черт!

– Деньги вращают Землю, – согласился сидевший в кресле Дун, – зато музыка уменьшает трение.

– Что здесь происходит? – раздался сверху чей-то голос.

С балкона, попыхивая сигаретой, свесился человек.

– Вы чего расшумелись?

– Это киномеханик, – прошептал Тималти и громко сказал: – Привет, дружище Фил! Это же мы. Команда! У нас тут небольшая проблема, Фил, этическая, если не сказать – эстетическая. Мы вот подумали: а что, если ты еще разок прокрутишь нам гимн?

– Еще разок?

Послышался ропот выигравших, началась толкотня.

– Мудрая мысль, – сказал Дун.

– Угу, – съехидничал Тималти. – А то непреодолимая сила сковала Дуна по рукам и ногам.

– Заезженная лента тысяча девятьсот тридцать седьмого года вдавила его в кресло, – сказал Фогарти.