Мексиканский для начинающих

— Глупости, глупости, глупости! Укусил пару раз для острастки! И вообще неважно, сколько — укусы не являются смягчающим вину обстоятельством. А факты говорят, что бывший, слава богу, алькальд напился, свинья свиньей, и в этом безобразном виде изнасиловал[52] трех девушек!

— Двух, — прошептала Пати-Лети, утирая слезы. — И не совсем девушек.

— А когда его пытались задержать, до смерти избил двух полицейских!

— Одного, — Пати-Лети окончательно сникла. — Только одного и не совсем до смерти. Я знаю, он не виноват — в него вселился кролик Точтли.

— Кто бы не вселился, а жить им вместе за решеткой! — мрачно заключила Пипита.

Шурочка и Василий были, что говорить, потрясены. Они безмолвно глядели друг другу в глаза, как могли бы, верно, глядеть Чапаев и Анна Каренина — с неизъяснимыми чувствами от полноты и странности этой жизни.

Да, все в мире связано самыми, что ни на есть чудесными нитями! Кто-то освобождается от сетей и оков, кого-то именно в то же время сажают в каталажку. Дивны дела твои, Господи!

На возбужденные голоса секретарш заглянул охранник, заподозривший, кажется, критику в свой адрес.

— Я по уставу, мамаситы! — не сдержался он, углубляясь в прихожую, как в суть дела. — Врать не хочу — побежал на четвереньках! Как нет? А документы — как нет? — предъявил! Карточку избирателя и три паспорта на разные имена, но с его фотом. Как нет! Клянусь девственницей Гвадалупой! Я и пропустил, мамаситы…

— Не знаю, право, Сьенфуэгос, — с возмущенным придыханием сказала Пати-Лети, — как можно допустить к алькальду кобеля с избирательной карточкой?!

— Правильно сделал, Сьенфуэгос! Таких героев без документов надо пускать, — ободрила Пипита.

Чуть успокоенный, но еще достаточно сокрушенный охранник Сьенфуэгос присел на стул рядом с Шурочкой, так натрясывая кистью руки, будто хватанул раскаленную сковородку.

— Бывают же красивые имена в латинском мире! — сказала Шурочка, указывая глазами на охранника. — Послушай, как звучит — Сьен-фуэгос! Сто огней! Или, к примеру, Примитиво Бейо. Я бы перевела это как Просто Красив!

— Изящно! — согласился Василий. — Такая запись в свидетельстве о рождении равноценна затяжному сеансу у психотерапевта — напрочь снимает комплексы. Хотелось бы познакомиться с человеком по имени Просто Красив!

Шурочка от нечего делать разглядывала охранника и вдруг увидела, что Сьенфуэгос не просто красив, а замысловато. Даже трудно было понять, что в нем красивого. И только после тщательного анализа Шурочка сообразила — четыре кобуры! Красная, белая, зеленая — под цвет национального флага, на поясе. И серебряная — под цвет мышки, под мышкой.

— Четыре пистолета? — спросила Шурочка. — Не много?

— Ай, мамасита, — засмущался Сьенфуэгос. — Пистолет один — в красной кобуре. В белой — бинты на случай ранения. В зеленой — завтрак на случай завтрака. А в серебряной, мамасита, — ключ от города! — с гордостью закончил он краткий кобурный обзор. — Хотите, покажу!

Расстегнув подмышечную кобуру, Сьенфуэгос внезапно почернел, будто серебро, не чищенное лет двадцать. Огни его гасли кварталами, как в городе на рассвете.

— Ключ, — вымолвил он, хватаясь за сердце и красную кобуру с ясным намерением застрелиться. — Робарон![53]

Тяжело поднялся со стула Сьенфуэгос и побрел, продолжая угасать, в кабинет алькальда.

— Ключ! — донеслось из-за прикрываемой двери.

Секретарши замерли, как природа перед грозой.

— Когда же нас примут? — спохватилась Шурочка. — По очень важному для города делу!

Пати-Лети виновато улыбнулась:

— Аль рато вас вряд ли примут. Маньяна!

— И маньяна вряд ли! У города не может быть более важного дела, чем розыск похищенного ключа, — назидательно сказала Пипита.

Шурочка вдруг заинтересовалась:

— Какой он из себя, этот ключ?

— Такой, — задумалась Пати-Лети, — которым закрывают.

— Которым открывают очень большое! — нетерпеливо подсказала Пипита.

— А я знаю, где ключ! А я знаю! — запрыгала Шурочка по приемной. — Но скажу, разумеется, только алькальду.

Секретарши переглянулись и впервые обнаружили единодушие.

— Проходите!

— И не хлопайте дверью, — добавила от себя лично Пипита.

Когда они вошли в кабинет, новый алькальд чихвостил охранника Сьенфуэгоса, превратившегося в какую-то черную дыру, без намека на малейший огонек.

— Чинга ту мадре! Профукал, пендехо, ключ! Дрых на посту, мальнасидо?![54]

— Никак нет! — отвечал Сьенфуэгос, тоскливо глядя в потолок. — Клянусь девственницей Гвадалупой!

— Кстати, о девственницах! — вспомнил алькальд. — Из прокуратуры поступили новые данные — наш бывший Городничий избил и обесчестил не двух, как предполагалось, а трех. Но самое удивительное, что не девушек! Вообразите — троих полицейских, в том числе майора Родригесса! Извращенец! Так и запишите, сеньорита, в свой блокнот! Вы из какой газеты?

— Я знаю, где ключ! — без разминки огорошила Шурочка алькальда.

— Боже, не верю! — ахнул он. — Какое счастье! Чем бы мы отворяли и запирали наш райский уголок?