Memoria. Воспоминания, рассказы, стихи

Я то следила за мыслями Канта, то представляла себе его самого – сухонького старичка, проходившего по улицам Кенигсберга в установленных им координатах времени и пространства. А поезд по имени «Максим» то несся, проглатывая километры, то простаивал, не замечая текущего времени: он придерживался теории Эйнштейна об относительности времени и пространства. Я восхищалась логической стройностью кантовской мысли и жалела мыслителя: «Непостижимость вещей при страстном поиске постижения – трагична». Кант занимался анализом мышления, считая логику единственным путем к познанию. В этом дань вере в Разум, свойственная XVIII веку. И – основная ошибка Канта. Ведь логика – орудие, и довольно грубое, нашего постижения мира.

Я вспоминала свой разговор с Егором Спиридоновым в мурманском поезде – о связи логики с формами социального бытия. Каким будет мышление будущего? «Логика будущего будет так же соответствовать бесклассовому коммунистическому обществу, как ассоциативное мышление первобытного коммунизма соответствовало тем отношениям. И так же отличаться от современной логики, как бесклассовое общество от классового. В бесклассовом будет диалектическая логика, включающая противоречия, свойственные процессу…»

Тут поезд засвистел и остановился у водокачки.

– Теперь надолго! – сказали осведомленные пассажиры и пошли из вагонов отдохнуть по откосам насыпи.

– А кипяточек-то? Кипяточек тут есть? – спросила, высовываясь из окна, толстощекая старуха с нижней лавки. – Родные мои, кто бы кипяточку принес?

– Давайте, бабушка, я вам принесу, – предложила я, спрыгивая с полки.

– Деточка, благодарствую! Не сочтите за труд!

Я взяла чайник и выскочила из вагона.

Ветерок, насыщенный запахом сена, показался необычайно бодрящим.

– Где? Где кипяток – далеко? – спросила я, ища повод бежать быстрее.

– Та-ам! – махнули рукой проходившие.

И, прижав чайник, я побежала к кипятильнику, радостно отталкиваясь от земли. Зажмурившись, неслась, как на гонках.

И вдруг – ткнулась головой во что-то пружинистое. Открыла глаза: передо мной был округлый живот, облаченная в синюю толстовку грудь и румяное лицо с раздвоенной седоватой бородкой. Из-под пенсне, венчавшего крупный нос, удивленно смеялись глаза… Лысина блестела из-под путейской фуражки.

– Пробег был великолепен, а удар – оглушителен, – сказал человек, весело колыхая животом и обращаясь к спутнику.

Тот, высокий и бритый, тоже в путейской фуражке, засмеялся, показывая неровные зубы.

– Как это вы не сбили Петра Петровича с ног, дорогой товарищ барышня? – сказал он, покачивая головой.

– Простите, пожалуйста! – конфузилась я. – Совсем нечаянно!

– Полагаю, не злоумышленно хотели выпустить душу из бренного тела, – ответил толстяк, рассматривая меня.

– Куда это вы так спешили? – спросил бритый.

– За кипятком. Старушка, соседка по вагону, просила.

– А вы куда едете?

– В Пермь.

– Студентка?

– Да.

– Та-ак, та-ак… Пермского университета? – спросил толстяк.

– Нет, Петроградского, я на практике.

– И едете в бесплацкартном вагоне этого убийственного «Максима»? – щуря глаза, протянул бритый инженер.

– Что в нем ужасного? – удивилась я. – Вовсе неплохо еду. И люди кругом хорошие.

– Вонь, теснота…

– Пустяки! Надо вот кипяток старушке достать. – Я тряхнула чайником.

– Мы вам достанем, самый горячий, – предложил толстяк.

– Я думаю, он везде одинаковый, – улыбнулась я.

– Наш – лучшего качества. Да в кипятилке, верно, и нет уж…

Действительно, в кипятилке мрачный голос сказал:

– Весь выпили. – Волосатая физиономия высунулась в окошечко, но, увидев инженеров, осклабилась. – Проводники в ваш вагон отнесли, не извольте беспокоиться, товарищ начальник пути!

– Ну вот видите – придется идти к нам! – сказал толстяк, разводя руками. – Я вам говорил: у нас лучшего качества. Идем!

– Ну пойдем, когда так! – улыбнулась я.

Подошли к блестевшему синими стенками салон-вагону. Зеркальные окна, казалось, усмехались вежливо-снисходительно, как бритый инженер. Я презирала и начищенный вагон, и начищенного инженера.

Проводник услужливо открыл дверь.

– Налейте-ка в этот чайник кипятку, Степан! – сказал толстый Петр Петрович. – А может, вы с нами стаканчик выпьете? Или лимонаду холодного? – предложил он мне.

В открытые двери видны были парусиновые чехлы на диванах и белая скатерть на столе. Синие занавесочки затеняли окна. Благопристойно, прохладно и чисто.

– Это – наш служебный вагон, – сказал Петр Петрович, – в нем мы с Николай Сергеевичем странствуем не без удобств. И – тоже в Пермь. Чем тащиться «Максимом» – переходите-ка к нам! Нас прицепят ночью к скорому, и утром будем в Перми.

– Ну что вы! Нет, спасибо!

– А почему, собственно? Петр Петрович это прекрасно придумал! У нас одно купе пустует. Вот мы и предоставим его вам, – посмеиваясь, сказал Николай Сергеевич.

– Спасибо! Мне и так неплохо. Спасибо за кипяток! – Я соскочила с лесенки и пошла к своему вагону.

Из-за леса засвистел встречный. Бабушка в окне взволнованно выглядывала.

– Деточка моя, я думала, вы потерялись!

– Вот она я! – улыбнулась я, вскакивая на подножку.