Memoria. Воспоминания, рассказы, стихи

– Я, знаете ли, позитивист, – важно сказал Николай Сергеевич, – я поклонник Спенсера и абстрактные суждения считаю софизмами.

– А вы хорошо знаете Спенсера? – живо спросила я. – Тогда у меня к вам несколько вопросов…

– Хм… собственно, самого Спенсера я не читал. Но знаком с ним по изложениям.

– A-а, ну это неинтересно! – Я откинулась на спинку стула. – Стоит ли знакомиться из вторых рук? Если бы вы прочли Спенсера, то увидели бы, что и для его системы необходима гносеология.

– Петр Петрович! Вы занимались гносеологией? – спросил Николай Сергеевич, подымая брови. Он достал надушенный платок, потер им лицо. Петр Петрович посмотрел на него. Они принялись хохотать. Что-то липкое почудилось мне в воздухе, неприятное. «О чем с ними говорить? Ржут, как жеребцы». Мне стало скучно.

– Спасибо за чай, – сказала я, вставая, – хочу до конца воспользоваться вашей любезностью и отдохнуть. Я, по правде говоря, почти не спала в том вагоне. Пойду лягу… Покойной ночи.

Петр Петрович мячиком подскочил и расшаркался. Николай Сергеевич поднялся и нагнул голову. Я пожала им руки и пошла. Слышно было, как прокатилась на роликах дверь и щелкнул замок.

Лежа на мягком диване, я зажгла лампочку на столике и спокойно вписала в дневник: «Еду удобно, в мягком вагоне. Но спутники – дураки: в Канте ничего не понимают. Инженерная серость, как говорит Крепс».

Спала я долго. Приятно покачивались пружины, постукивал вагон, было тихо. Открыла глаза, когда лазоревые и зеленые дали за окнами утонули в золоте: августовское солнце уже шло высоко.

Вскочила, радостно умылась свежей водой, причесалась и открыла дверь в коридор.

Из салона сочный басок Петра Петровича говорил:

– Это, батенька мой, непорядок! Вагоны приведены в негодное состояние, пути не ремонтированы… Вы отвечаете за свой участок! Я требую неукоснительно…

– Я понимаю, Петр Петрович! – оправдывался другой голос.

– Понимать – это мало! Надо дело делать, – возразил Петр Петрович. – Посмотрите! – (Слышно, как защелкали счеты.) – Вот что получается! Вы просмотрели отчет, Николай Сергеевич?

– Да, – тускло ответил голос Николая Сергеевича и забубнил что-то, доказывая.

Паровоз засвистел. За окнами мелькали красноватые земли. Стоя в коридоре, я смотрела в окно. Вдруг – странно нереальными показались и черные ели на красной земле, и начищенный салон-вагон, прицепленный к обмызганному поезду, и однообразно под щелк счетов рассуждающий голос. Почему я здесь? Так недавно были соленый океан, задумавшаяся тундра. Реально ли все окружающее меня, которое пришло неизвестно откуда и уйдет неизвестно куда? Я вспомнила, как Наташа Ростова ждала князя Андрея – ей казалось, что время пустое и идет зря. Ну нет! Ни одна минута не зря. Я – радуюсь каждой! Сама не знаю почему, но хочу все больше и больше увидеть. Путешествие в пространство, в то же время – путешествие внутрь себя…

По коридору, шаркая сапогами, с веником и совком в руках, пошел проводник.

– Что же вагон не подцепили к скорому? – спросила я.

– «Максимка» обгоняет скорый. Через час прибудем в Пермь.

– Да ну? Пойду складываться…

В Перми

Паровоз закричал и остановился. В окне мелькнуло белое здание. На нем надпись: «Пермь II».

Как – уже? Я заторопилась, вскинула рюкзак и пошла поблагодарить хозяев.

– Спасибо большое! Всего вам хорошего.

– Очень, очень рад, – пробормотал Петр Петрович, поглощенный подсчетами с толстым железнодорожником.

Я соскочила с подножки вагона.

Во все стороны шли рельсы. Шипели какие-то паровозы. Один, высокий и красный, полыхая дымом, выходил из депо. Потоки сажи и нефти заливали песок. Сбоку темнели доски ворот, и туда густо шел серый, шершавый народ из вагонов.

Я тоже пошла в ворота. За ними открылось пустое поле. Посреди его, как скала, высилось серое здание. Толпа валила мимо, к сгрудившимся домишкам города.

Толстощекая старуха, давешная соседка по вагону, вынырнула из толпы, еле двигаясь с узлами. Остановилась, отирая на лице пот, озабоченно оглянулась.

– Здравствуйте, бабушка! Давайте помогу! – Я легко взвалила на плечо самый большой узел.

– Ах, моя деточка! Это вы? Слава тебе господи! Нашелся же добрый человек. А то боюсь отдать узел-то какому-нибудь шаромыжнику, того и гляди упрет совсем! Отдать боюсь, и самой не снесть. Привел же Господь вас! Вы куда идете-то?

– Сама еще не знаю, – сказала я, оглядываясь.

Близко выступало каменными глыбами серое здание.

– Что это за дом?

– Не скажу, моя милая… Строил-то его Малашкин, купец, под ночлежный дом, в миколаевское время. Шаромыжников привечать хотел, о спасении души своей заботясь… Смолоду-то было бито-граблено, а потом – чудил на всю Пермь. Прямо надо сказать – чудеса выдумывал, себя потешал: для шаромыжников целый дворец! Родня он нам, и мне про него все хорошо известно: строил, строил да недостроил – война помешала. А вскорости – революция. Отошел этот дом от Малашкина, а что в ем теперь – не упомню…

– Университет! Государственный университет, бабушка, – сказал, проходя мимо, веселый черноватый парень.

– Да ну? – обрадовалась я. – Сюда-то мне и нужно!