Memoria. Воспоминания, рассказы, стихи

Когда и как умудрились оторвать доску, чтобы не слышали часовые на вышке? Не знаю. Вечером из уборной пробежали в наш, ближний барак четыре тени. Головы повязаны платками, одеты – в брюки и телогрейки, как все зазонницы на работе. Только рост что-то больно высок.

Я обходила барак, смотрела, хватило ли кипятку.

– Пани староста, – шепотом остановила меня дневальная, – не ходите, прошу дуже, у крайну секцию.

– А что такое, пани Бут?

Она усмехнулась виновато и умоляюще:

– Хлопцы там, наши хлопцы со Станиславщины… Прийшли до девчат своего села. Не тремайте их, пани староста!

– Хорошо, пани Бут, – шепотом ответила я. И громко крикнула: – Пани Бут, я пойду в КВЧ до отбоя. Если кто спросит – я там.

– Добре!

Когда я вернулась, никого уже не было.

На другой день топали строем мужчины в столовую. Четыре рослых парня приподняли смушковые шапки и усмехнулись мне.

– Зятья идут! – сказала дневальная соседнего барака. Я ничего не ответила.

Зашла раз в соседний барак. Увидела на верхних нарах голубоглазую девочку-подростка с толстой светлой косой. Она повернулась, и я вздрогнула: пустой рукав – руки нет от самого плеча.

– Откуда она? – тихо спросила соседку внизу. – Разве был новый этап?

– С ЦЛБ. Девчата рассказывали: ее из тюрьмы прямо на ЦЛБ отправили, в одиннадцатый корпус… На следствии электричеством пытали. Год в одиннадцатом корпусе пробыла. Теперь – ничего. Только нельзя поминать.

11-й корпус на ЦЛБ (Центральной лагерной больнице) – психиатрический.

– А где взяли?

– Во Львове. Из школы. За стихи, говорят.

– А рука?

– Не знаю. В лагеря уж безрукой попала. Девчата ей косу расчесывают и заплетают. Галей зовут. Украинка[16].

Недели три не находили работы для однорукой. Галя сидела на верхних нарах, присматривалась. Постепенно нашла подружек. Немало девчат с Западной Украины. Она заметила Рузю и Оленку, которые дежурили у брамы – ворот в столовую. Столовая отделена от зоны забором. Туда велено ходить только строем и без строя никого не пускать. У ворот сторожат две девчонки. А каждому хочется первым прорваться, место занять. Смуглая, черная, как уголек, сверкает глазами:

– Кажут вам, дивчата, – не ходить, нельзя! Кажут же!

Другая, беленькая как булочка, пунцовеет, надрывно кричит:

– Что мы поделаем? Не разрешают без строя пускать!

Прибежавшие из цеха девчата то переругиваются, то смеются:

– Дывись, Оленка гавкает, як пес!

– А что я можу? – обиженно кричит Оленка. – Таке мое дило: ставлят, шоб не пускать.

Видя, что надзирателей нет, машет рукой и отходит от ворот. Беленькая, по-детски надув губы, тоже отходит, отворачивается. Толпа врывается в ворота. Толкучка у раздаточных окон. Получавшие хватают миски, торопливо усаживаются на лавки, к столам.

А у ворот черноглазая Оленка и беленькая Рузя опять силятся не пустить новую партию, пока не освободятся места.

В КВЧ поступили книги – неожиданно разрешили выдавать заключенным. И вот тогда-то я разговорилась с беленькой Рузей: она лежала на нарах в бараке и читала «Киевскую Русь» Б. А. Грекова.

– Интересно? – спросила я.

– Даже Киев от нас украли, – ответила она, сверкнув глазами на детски пухлом лице.

– Почему украли? Ты с Грушевским сравниваешь? – догадалась я.

– Конечно! Грушевский написал правдивую историю Украины, а этот – москаль… – не могла сдержаться она и резко отодвинула книгу.

– В науке, Рузя, всегда были и будут разные точки зрения. Только так и может двигаться наука, выясняется новое. Греков не «украл», как ты говоришь, Киев от Украины для Руси. У него просто другая точка зрения, чем у Грушевского. И мне кажется – более правильная.

Она смотрела недоверчиво.

– Ну, скажи: жил, допустим, какой-то Петр. У него сыновья: Иван да Степан. Иван ушел жить на север, Степан – на юг. У них появились дети, внуки. Если Степановы внуки будут кричать: Петро наш дед, а не ваш! А Ивановы отвечать: наш! В морду дадим! Умно будет?

Она усмехнулась.

– Ну чей дед Петро?

– И тех и других.

– Так и говорит Греков. А Грушевский кричит: наш! Киевское государство объединяло многие восточнославянские племена. Оно распалось. На севере образовалось Московское государство, на юге Украина в муках отстаивала свою культуру от Польши, от татар, от турок. Создалось два народа, но корень их общий – Киевское государство, объединявшее восточных славян.

– Москали не славяне – помесь финнов, чуди, мордвы.

– Чистых рас вообще нет. А почему у этой помеси сохранилась память о Киеве, о князе Владимире как о своих предках, а у вас потерялась? Былины-то живы на севере! Есть у вас песни о киевских богатырях?

Она недоуменно посмотрела на меня, проронила:

– У нас думы.

– Да, о гайдамаках, о турецкой неволе – это история, когда создавался украинский народ. А Северное Поморье сохранило более древний пласт. Это достовернее любых концепций ученого. Почему именно сохранились на севере – это другой вопрос, но ведь не историки это придумали.

Она беспомощно посмотрела. Потом сказала:

– Вы образованнее, я просто не нахожу возражений.

– Дело не в образованности, Рузя, я ведь тебе ничего не навязываю. Даю факты. Разбирайся сама.