Мемуары

Так судят смертные о добром имени людей обыкновенных. По-иному обстоит дело с великими принцами, ибо, поскольку высокое рождение и сан ограждают от гибели их особу и их состояние, им невозможно спасти свое доброе имя, прибегнув к оправданиям, пригодным для лиц более низкого ранга. Если Месьё позволит переместить Парламент, распустить муниципалитет, разрушить твердыни Парижа, изгнать половину членов верховных палат, никто не скажет: “Разве он мог этому помешать? Он только погубил бы самого себя”. Нет, люди скажут: “Он один мог этому помешать, для него это было пустое дело, ему стоило только захотеть”. Мне могут возразить, что по той же причине, если Ваше Королевское Высочество заключит мир, удалится в Блуа, а кардинал Мазарини вернется к власти, — по той же причине, говорю я, люди будут вести те же речи; но я утверждаю, что это совсем не одно и то же, ибо Месьё не может предвидеть (так, по крайней мере, будет думать народ), что кардинала Мазарини возвратят, и, наоборот, Месьё не может не видеть сегодня, сейчас, той кары, которая, если он ей не воспротивится, быть может, уже завтра обрушится на Париж. Возвращения Мазарини я боюсь для судьбы всего государства в целом, в отношении Парижа оно меня не тревожит, во всяком случае сегодня. Не в характере Кардинала и не в его интересах покарать Париж; находись он сейчас при дворе, я менее опасался бы за судьбу города. Я трепещу за него, зная природную злобность Королевы, грубость Сервьена, жестокость Ле Телье, необузданность какого-нибудь аббата Фуке, глупость какого-нибудь Ондедеи. Все, что посоветуют эти люди в первом угаре победы, все, что они сотворят, будет поставлено в вину Месьё, притом Месьё, все еще находящемуся в Париже или у его ворот, тогда как все, что случится после того, как он подпишет разумные условия мира, заручившись всеми гарантиями, необходимыми в деле подобного рода, да к тому же с согласия Парламента и других корпораций города, а потом удалится в Блуа, все, что случится после этого, — повторяю я, — все, включая возвращение Кардинала, будет поставлено в вину придворной партии, а Месьё послужит к оправданию и даже к вящей славе. Вот что я думаю о первом выходе, а вот что я думаю насчет второго — то есть насчет продолжения или, лучше сказать, возобновления войны.

Отныне, на мой взгляд, Месьё может ее вести лишь в том случае, если удержит подле себя принца де Конде. Двор добился уже заметных успехов, в особенности в провинции, где ретивость парламентов заметно убавилась. Сам Париж уже далеко не тот, что прежде, и хотя он далеко не таков, каким его желает видеть двор, без сомнения, его должно подогреть, не теряя при этом времени. Особа Принца не пользуется любовью парижан, но его доблести, высокое происхождение, мощь его войска по-прежнему ими ценимы. Словом, я убежден, если Месьё изберет второй выход, ему следует прежде всего заручиться поддержкой своего кузена; затем, я полагаю, ему должно без промедления публично объявить в Парламенте и в Ратуше о своих планах и о причинах, их породивших, упомянуть о шагах, предпринятых им через мое посредство при дворе, о намерении двора возвратиться в Париж, не дав гарантий безопасности ни верховным палатам, ни городу, и о том, что Месьё принял решение противиться этому всеми силами и рассматривать как врагов всех тех, кто прямо или косвенно войдет в какие-либо сношения с двором.

В-третьих, по моему суждению, следует энергически исполнить эти слова на деле и вести войну так, точно о мире не может быть и речи. Зная влияние, каким Ваше Королевское Высочество пользуется в народе, я совершенно уверен, что все мои предложения исполнимы, но замечу при этом, они станут неисполнимыми, если Месьё не прибегнет ко всей полноте своей власти, ибо шаги, уже предпринятые им при дворе в противоположном смысле, затруднят те, что необходимо совершить ныне. Вам самому виднее, Месьё, чего Вы можете ждать от принца де Конде, чего опасаться, как далеко Вам следует зайти в отношении иностранцев, как Вам следует держаться с Парламентом, как определить судьбу муниципалитета; если Месьё не решит этих вопросов со всею твердостью, чтобы потом уже не отступать от принятого решения и не искать более полумер, которые, притязая примирить противоречия, притязают на невозможное, он вновь окажется в бедственном положении, в каком уже был, только еще неизмеримо более опасном, нежели прежнее, ибо в нынешних обстоятельствах оно станет роковым. Не мне судить о предмете такой важности, решать самому Месьё: sola mihi obsequii gloria relicta est» ⁵⁵⁰.

Вот что я набросал второпях, можно сказать, единым духом, за столом в библиотеке Люксембургского дворца. Месьё внимательно прочитал бумагу. Он отнес ее Мадам. Весь вечер ее обсуждали, но ни к какому решению так и не пришли, ибо Месьё все время колебался и не мог сделать выбора.