Мемуары

Я бежал из крепости в субботу, 8 августа, в пять часов пополудни; дверца маленького сада захлопнулась за мною словно бы сама собой; верхом на палке ⁶³⁴ я благополучно спустился по стене бастиона в сорок футов высотой. Лакей по имени Фромантен, который служит у меня и поныне, отвлек внимание караульных, поднеся им вина. Они отвлеклись и сами, заглядевшись на якобинского монаха, который купался в реке, да к тому же еще стал тонуть. Часовой, стоявший в двадцати шагах от меня, но там, откуда он не мог меня настигнуть, выстрелить не решился, — заметив, что он навел на меня свой мушкет, я крикнул: «Если ты выстрелишь, я велю тебя повесить»; на допросе он признался, что, услышав эту угрозу, вообразил, будто маршал со мной в сговоре. Два молоденьких пажа, купавшиеся в реке, увидя, как я скольжу по веревке, закричали, что я сбежал, но на их вопли никто не откликнулся — подумали, что они зовут на помощь тонущему якобинцу. Четверо моих дворян в урочный час поджидали меня внизу равелина, делая вид, будто поят своих лошадей, собираясь на охоту. Я сам оказался в седле, прежде чем поднялась хоть малейшая тревога, и, поскольку по дороге от Нанта до Парижа меня ждали сорок две подставы, я непременно прибыл бы в столицу во вторник с зарей ⁶³⁵, если бы не происшествие, которое, можно сказать, роковым образом повлияло на всю дальнейшую мою судьбу. Но прежде, чем рассказать вам о нем, я хочу упомянуть об обстоятельстве, важном в том смысле, что оно показывает, как опасно полагаться на шифр.

Мы с принцессой Пфальцской пользовались шифром, который прозвали непроницаемым, уверенные в том, что его нельзя прочесть, не зная слова, служащего к нему ключом. Мы полагались на него настолько безоглядно, что с его помощью не обинуясь сообщали друг другу самые важные и сокровенные тайны, доверяя их простым гонцам. Этим самым шифром сообщил я Первому президенту, что побег мой назначен на 8 августа; тем же шифром Первый президент уведомил меня, чтобы я бежал ни на что не глядя; тем же шифром отдал я распоряжения, необходимые для устройства моих подстав, и тем же шифром Аннери и Лайево уговорились со мной о том, в каком месте должны присоединиться ко мне дворяне Вексена, чтобы сопроводить меня в Париж. Принц де Конде, у которого на службе состоял один из самых искусных в мире отгадчиков тайнописи — его, помнится, звали Мартен, — шесть недель продержал у себя в Брюсселе этот шифр и вернул мне его, признав, что Мартен подтвердил: прочитать его нельзя. Вот, казалось бы, неоспоримое доказательство достоинств шифра, но недолго спустя он был разгадан. Жоли, который, хотя и не знал шифровального ремесла, поразмыслив, нашел к нему ключ и представил его мне в Утрехте, где я в ту пору находился ⁶³⁶. Простите мне это маленькое отступление, быть может небесполезное. Возвращаюсь к своему повествованию.