Мемуары белого медведя

«Моя мать написала автобиографию». — «Вот это да». — «На ее пути лежало много камней. Она то и дело спотыкалась, семь раз падала, восемь раз вставала. Она никогда не отказывалась от писательства». Голос Тоски был чистым, как тонкий слой прозрачного льда. «А я вот совсем не могу писать». — «Почему?» — «Потому что мать уже описала меня как персонажа в своей книге». — «Тогда за тебя буду писать я. Я напишу твою биографию, чтобы ты сумела выйти из автобиографии своей матери!»

Давая это обещание, я не подумала о том, что сдержать его будет чрезвычайно сложно. Я проснулась в четыре утра и первым делом задала себе вопрос: «Как я смогу написать биографию Тоски, если никогда не писала ничего, кроме простых писем?» Рядом со мной храпел как паровоз муж. Я выскользнула из кровати, прошла в пустую столовую и села за обеденный стол. Подперев подбородок ладонью, рассеянно огляделась по сторонам и вдруг увидела лежащий на полу огрызок карандаша. Что это, если не перст судьбы? Я родилась человеком, чтобы написать биографию Тоски! Оставалось только найти нормальную бумагу. В нашей стране царила тотальная нехватка бумаги. Иногда требовалось совершить целую одиссею через весь город, чтобы раздобыть рулончик туалетной бумаги. Перерыв все полки и тумбочки в столовой, я наконец отыскала старый список дежурных по кухне, обратная сторона которого оказалась чистой.

Мне следовало бы радоваться, что я вообще нашла листок бумаги для своих писательских потуг, однако мне сделалось обидно. В других местах даже кот выискал бы достаточно бумаги, чтобы написать автобиографию. Обратная сторона листка бумаги, найденного котом, тоже была бы полностью исписана, но то, что на нем значилось, было бы куда интереснее списка дежурных по кухне. Человеку нужна бумага. Она не должна быть большой, как белая равнина, на которой белые медведи пишут историю своей жизни. Я готова обходиться одним листком в день — его я могу исписать, не исписавшись. Разгладив ладонью список дежурных, карликовым карандашом начинаю писать биографию Тоски от первого лица.

Когда я родилась, вокруг было темно, я ничего не слышала. Я прижималась к теплому телу, которое лежало рядом со мной, втягивала в себя сладкую жидкость из соска и снова засыпала. Теплое тело рядом с собой я называла Мама-Ия.

Внезапно возникло нечто, вызвавшее у меня страх. Это был великан. Он появился словно из ниоткуда и попытался проникнуть в нашу берлогу. Мама-Ия заорала на него, ее голос был подобен сильной руке, которая выталкивала великана взашей, но понемногу этот голос ослабевал, и вот уже нога великана стояла передо мной. Мама-Ия вновь принялась кричать визгливым голосом, великан раздраженно зарычал в ответ.

— Что стряслось? Почему ты встала в такую рань? — раздался за моей спиной голос мужа.

Я левой рукой прикрыла листок с только что выведенными строчками.

— Что ты пишешь? — удивился муж.

— Ничего.

— В горле все пересохло. Давай чаю попьем.

В кухню вошел практикант с большим термосом черного чая. Я хотела отвинтить крышку старомодного термоса, но у меня ничего не получилось. Воздух внутри колбы охладился и утягивал крышку внутрь. Держа термос левой рукой, я склонилась над ним и попробовала повернуть крышку. Со стороны это смотрелось так, словно я вкручиваю себе в грудь гигантский винт, а моя правая рука превращается в когтистую орлиную лапу.

— Ты себя хорошо чувствуешь? Давай лучше я открою термос? Кстати, неплохая идея для номера с Тоской. Что скажешь?

— Да, идея неплохая. Узнаю в конторе, не дадут ли нам новый термос для представления.

— Сходим вместе. Хонигберг еще спит?

Мы зашли в фургон, где располагалось наше управление, и спросили о новом термосе для репетиций. Служащий, который всем своим видом воплощал руководящее начало, сразу отказал нам:

— И не надейтесь. В стране ужасная нехватка термосов. Спрос так велик, что производство не справляется. У нас куча испорченных термосов, которые нечем заменить, так что кончим этот разговор.

В фургон вошел Панков со стопками бумаг в обеих руках.

— Как, вы до сих пор не придумали, что будет в номере с медведицей? И кто только пустил этих стайеров на спринтерский забег?!

С этими словами он куда-то исчез; видимо, у него было много работы.

В замечании Панкова я ощутила человеческое тепло, в то время как муж воспринял его как ледяную критику. Он вылетел из фургона-конторы, рухнул на деревянный ящик и обхватил голову руками. Похоже, Маркус не только потерял доступ к медвежьим мыслям, но и утратил способность правильно толковать чувства сородичей. Или это моя кожа успела так задубеть, что не ощутила холода в словах, произнесенных Панковым?

Маркус сидел на ящике с таким видом, словно хотел больше никогда не подниматься на ноги. Чтобы помочь ему отвлечься, я решила рассказать одну давнюю историю.

— Помнишь, я когда-то говорила тебе, что моим дебютом был номер с осликом. Как считаешь, получится интересно, если мы повторим то же самое с Тоской?

Неожиданно, точно из засады, появился Хониг-берг в пижаме.

Номер с ослом? — воскликнул он. — Ничего себе! Пожалуйста, расскажите!