Мемуары белого медведя

— Забастовка окончена, — спокойным тоном ответил Хонигберг. — С завтрашнего дня все девять медведей снова работают.

Мы посмотрели на Панкова. Тот опустил взгляд в пол.

— Просто поводов для забастовки больше нет, — самодовольно пояснил Хонигберг. — Белые медведи купили акции и отозвали свои требования. Я сказал им, что они больше не могут бастовать, потому что теперь они — акционеры, а не наемные работники.

Маркус бросил полный ненависти взгляд на обтянутые джинсами тонкие ноги Хонигберга и рассерженно выкрикнул:

— Своими обезьяньими фокусами ты обманул невинных зверей. Ты позор всего человечества!

Мой муж надулся и стал похож на плащеносную ящерицу. Я хотела счистить кровавый пар, который осел на его воротнике, и положила руку ему на плечо, но он увернулся и грубо бросил мне:

— Ты на его стороне.

Я подумала, что пришло наконец время внести ясность в этот вопрос, пока ситуация не ухудшилась окончательно.

— Тебе невесть почему взбрело в голову, будто между мной и Хонигбергом что-то есть, и ты ревнуешь. Но это полный вздор!

Мои слова поразили мужа, будто он только сейчас заподозрил, что у меня с Хонигбергом могут быть какие-то отношения. Он закричал, и Хониг-берг, который, кажется, тоже испугался моих слов, закричал вместе с ним. Панков со стоном повернулся к двери и пошел прочь, бросив на ходу:

— Барбара, ты больна. Тебе надо сходить к врачу.

К невропатологу меня посылали не впервые. Когда я закончила среднюю школу, было решено, что я не стану поступать в институт, а наймусь в домработницы. Я страдала чем-то вроде мании преследования, своего рода галлюцинациями, мне всюду чудился зад одного состоятельного мужчины. Против лошадиного навоза я ничего не имела, но меня трясло от мысли, что мне нужно протирать стульчак, на котором своим жирным потным задом сидел мой богатый работодатель. Этот зад преследовал меня на каждой улице, у меня начиналась одышка, я заскакивала в толпу, чтобы стать невидимой, но фантом не покидал меня. Я рассказала об этом матери, и она ответила, что я слишком о многом думаю.

— Хочешь думать — думай только о вещах, которые действительно существуют.

Но что мне было делать с вещами, которых не существовало и которые при этом являлись для меня реальными?

Поначалу мать не собиралась отдавать меня в домработницы. Если бы я стала ученым человеком, мне было бы позволительно размышлять о вещах, которых не существует. Классная руководительница дала мне рекомендацию для продолжения учебы в высшем учебном заведении, но я не захотела учиться дальше. Когда мать узнала о моем отказе, наверное, это поразило ее. Она села за кухонный стол и точно окаменела. Ей удалось заварить чай, но она не могла сделать ни глотка. Ее руки поддерживали тяжелую голову, глаза запали, кожа посерела. В те времена отправлять дочь на учебу в университет не было чем-то само собой разумеющимся. Уже не помню, что я имела против учебы. Иногда я даже мечтала, что буду изучать жизнь млекопитающих и получу ученую степень в этой области. Но моя мечта не хотела покидать свое убежище, я прятала любимые книги о лошадях за шкафом и читала их только в те часы, когда оставалась одна. Истории Эрнеста Сетон-Томпсона о зверях навели меня на мысль стать не зоологом, а писательницей.

«Почему ты жалеешь, что не училась? Цирк — вот твой университет». Слова Тоски утешили меня, я подумала, что, вероятно, все же приняла правильное решение. Но в ту пору я пребывала в отчаянии, меня опять преследовал зад того богача. Врач, на прием к которому я пришла, не принял меня всерьез. Он пренебрежительно сказал, что я страдаю от неврастении, и выписал мне какие-то лекарства.

Либо врач перепутал лекарства, либо дело было не в них, а во мне. Едва я проглотила первую таблетку, у меня родилось непреодолимое желание работать в цирке. Тем же вечером я повздорила с матерью и убежала из дома, примчалась к цирку, будто мотоцикл, в бензобак которого было залито топливо ярости. Мои цирковые приятели сидели и пили пиво. Они тотчас пустили меня в круг, но, когда я попросила официально принять меня в труппу, они явно смутились. Самый старший из них поднялся и положил руку, которой только что поглаживал бороду, на мое плечо.

— В цирковой среде существует немало обычаев и негласных правил поведения, интуитивно понятных людям, которые родились и выросли в цирке. Детям из рабочих семей эти тонкости неясны. Да, многому можно научиться в процессе. Но есть важные моменты, которые нигде не прописаны. Вот почему человеку со стороны часто бывает сложно в цирке. Льву не стать тигром. Будет лучше, если ты поищешь работу в городе.

Я расплакалась. Канатоходка Корнелия встала и объявила:

— А что, если мне сходить с Барбарой к господину Андерсу? Возможно, он найдет для нее какую-нибудь работу.

Господин Андерс оказался давним поклонником цирка. Он руководил одним из отделов на телеграфе. Корнелия заторопилась к воротам, я за нею; она спешила, и я старалась не терять из виду ее спину.