Читаем Мемуары маркизы де Ла Тур дю Пен полностью

Мемуары маркизы де Ла Тур дю Пен

Вернемся к моим родственникам. Мы уезжали в деревню рано, еще с весны, и на все лето. В замке Отфонтен было двадцать пять покоев для приема гостей, и они часто бывали все полны. Однако большой выезд случался только в октябре месяце. Тогда полковники возвращались из своих полков, где провели четыре месяца, за вычетом тех часов, которые тратились на возвращение в Париж, и разъезжались по замкам к родне и друзьям.

В замке Отфонтен была псарня и охотничий экипаж, расходы на который делились между моим дядюшкой, принцем де Гемене и герцогом де Лозеном. Я слыхала, что расходы эти не превышали 30 000 франков, но в эту сумму не входили верховые лошади для господ, а только траты на собак, плата егерям, которые были из англичан, лошади для егерей и прокорм для всех. Охотились летом и осенью в лесах Компьеня и Вилле-Котре. Охота была поставлена так хорошо, что бедный Людовик XVI сильно этому завидовал, и, хотя он был большой любитель поговорить об охоте, нельзя было его сильнее рассердить, чем рассказав о каком-нибудь подвиге отфонтенских гончих.

В семь лет я уже ездила на охоту верхом раз или два в неделю, а в десять лет на охоте сломала ногу в день святого Губерта[3]. Говорят, я выказала большое мужество. Меня несли пять лье[4] на носилках из веток, и я даже вздоха не издала. С самого раннего детства я всегда питала отвращение к преувеличенным и показным чувствам. От меня нельзя было добиться ни улыбки, ни ласки к тем, кто не вызывал у меня симпатии; в то же время преданность моя тем, кого я любила, была безгранична. Мне кажется, один лишь вид таких пороков, как двуличие, хитрость, клевета, причиняет мне такую же боль, как если бы мне нанесли рану, оставляющую после себя глубокий шрам.

Время, которое я провела в постели со сломанной ногой, осталось в моей памяти как самое счастливое время моего детства. Друзья моей матери во множестве жили в Отфонтене, где мы остались на полтора месяца дольше обычного. Мне целый день кто-нибудь читал. Вечером у изножья моей кровати разворачивали маленький кукольный театр, и куклы каждый день представляли то трагедию, то комедию, а роли за них говорили из-за кулис светские дамы и господа. Они и пели, если это была комическая опера. Дамы забавлялись, делая куклам на ряды. Я до сих пор помню мантию и корону Артаксеркса и полотняную ризу Иоава. Эти забавы были небесполезны; они познакомили меня со всеми хорошими пьесами французского театра. Мне прочитали от начала и до конца «Тысячу и одну ночь», и, наверное, именно в ту пору зародился у меня вкус к романам и всяческим творениям воображения.

VI

Первый раз я была в Версале, когда в 1781 году родился первый Дофин. Как часто воспоминание об этих днях роскоши и блеска королевы Марии-Антуанетты приходило мне на ум, когда рассказывали о тех мучениях и бесчестьях, коих она была несчастной жертвой! Я ходила посмотреть на бал, который давали в ее честь гвардейцы-телохранители в большой театральной зале Версальского дворца. Она открывала бал об руку с простым молодым гвардейцем, одетая в синее платье, сплошь усеянное сапфирами и бриллиантами, прекрасная, молодая, всеми обожаемая, только что подарившая Франции наследника, не помышлявшая о возможности обратного хода в той блестящей карьере, в которую увлекала ее судьба; а уже тогда она была рядом с пропастью. На какие только мысли не наводит подобное сближение!

Я не претендую описывать здесь интриги двора, о которых по своему малолетству я не могла не только судить, но даже и понимать их. Мне уже прежде случалось слышать о госпоже де Полиньяк, к которой королева тогда начинала испытывать привязанность. Она была очень хорошенькая, но не острого ума. Ее золовка, графиня Диана де Полиньяк, постарше годами и большая интриганка, давала ей советы, как войти в фавор. Их друг граф де Водрей, чья привлекательность и приятность в обращении снискали ему расположение королевы, тоже старался в пользу этого возвышения, которое впоследствии так усилилось. Я припоминаю, что господин де Гемене пытался предостеречь мою мать насчет этого зарождающегося фавора госпожи де Полиньяк. Но моя мать безмятежно пребывала в любви у королевы, не помышляя воспользоваться этой благосклонностью, чтобы увеличить свое состояние или составить состояние своим друзьям. Она чувствовала уже натиск той болезни, которой предстояло меньше чем через два года погубить ее. Мучимая постоянно моей бабкой, она не могла снести бремя несчастья, от которого не имела сил избавиться. Что до моего отца, то он был в то время в Америке, командуя на войне[5] первым батальоном своего полка.

VII

Диллоновский полк поступил на французскую службу в 1690 году, когда Яков II после битвы при Бойне утратил всякую надежду вернуть себе трон[6]. Этим полком командовал мой прадед, Артур Диллон.

Поскольку дети мои, может быть, сохранят эти отрывки, я помещу здесь генеалогию той ветви моей семьи, которая поселилась во Франции, и краткую историю Диллоновского полка.