У меня всегда было предчувствие, что меня ждут приключения. Воображение мое без устали представляло разные превратности судьбы. Я измышляла себе необыкновенные ситуации. Я хотела знать все, что может пригодиться в любых жизненных обстоятельствах. Когда моя горничная навещала свою мать, два или три раза за лето, я заставляла ее рассказывать мне все, что делалось у них в деревне. Потом на протяжении многих дней я только и думала, что бы я делала, будь я крестьянкой, и завидовала судьбе тех женщин, которых часто посещала в деревне, – им не приходилось, как мне, скрывать свои вкусы и мысли.
Постоянная вражда, царившая в доме, держала меня непрерывно в напряжении. Если моя мать желала, чтобы я что-то сделала, бабка мне это запрещала. Каждый хотел, чтобы я для него шпионила. Но моя природная честность восставала при одной мысли о такой низости. Я молчала, и меня обвиняли в бесчувственности, в неразговорчивости. Я была мишенью дурного настроения тех и других, на меня сыпались несправедливые обвинения. Меня били, запирали, подвергали покаянию за сущие пустяки. Образование мое осуществлялось без разбора. Когда я бывала взволнована каким-нибудь замечательным историческим деянием, надо мной смеялись. Каждый день я слышала рассказы о какой-нибудь непристойности или отвратительной интриге. Я видела своими глазами все пороки, я слышала тот язык, на котором они изъяснялись, в моем присутствии никто не стеснялся. Я шла к своей горничной, и ее простой здравый смысл помогал мне во всем разобраться, оценить по достоинству и разложить по полочкам.
Когда мне было одиннадцать, моя мать сочла, что я плоховато говорю по-английски, и взяла мне «элегантную» горничную, которую ради этого выписали из Англии. Ее приезд смертельно меня огорчил. Меня разлучили с моей Маргаритой; хотя она и осталась в доме, но в комнату ко мне больше почти никогда не заходила. Моя любовь к ней от этого только возросла. Я постоянно сбегала, чтобы навестить ее или встретиться с ней где-то в доме, и это стало новой причиной для выговоров и наказаний. Как надо заботиться при воспитании детей о том, чтобы не ранить их чувства! Не стоит полагаться на их видимое легкомыслие. Когда я в пятьдесят пять лет описываю те унижения, которым подвергали мою горничную, у меня сердце переворачивается от негодования, как и в то время. Англичанка, впрочем, была приятная особа. Она мне даже слишком понравилась. Она была протестантка, поведения более чем легкого и кроме романов никогда ничего не читала. Она мне нанесла много вреда.
III
Вернемся к моему рассказу. Мы поехали в Брюссель и поселились в доме у моей тетки. Она была в последнем градусе чахотки, но это ничего не изменило в приятности и поистине небесной красоте ее лица. У нее было двое очаровательных детей, мальчик четырех лет – нынешний лорд Диллон[12]
– и девочка, которая потом стала леди Уэбб. Я с этими детьми много забавлялась. Мне доставляло величайшее удовольствие ухаживать за ними, укладывать спать, укачивать. У меня уже тогда был материнский инстинкт. Я чувствовала, что эти бедные дети скоро лишатся матери. Я не думала, что сама столь близка к такому же несчастью.Моя мать водила меня к эрцгерцогине Марии-Кристине, которая управляла Нидерландами вместе со своим мужем, герцогом Альбертом Сакс-Тешеном. Пока моя мать вела разговоры с эрцгерцогиней, меня отводили в кабинет, где показывали мне папки с эстампами. Я потом уже подумала, что это, без сомнения, было началом той превосходной, самой прекрасной в Европе коллекции гравюр, которую герцог Альберт оставил эрцгерцогу Карлу[13]
.Мы поехали в Спа. Господин де Гемене приехал к нам туда, зачем – я так никогда и не нашла для себя объяснения. Во время этого путешествия он при каждом случае всячески старался принизить меня в глазах моей матери, чтобы она не испытывала ко мне ни малейшего доверия. Как предположил впоследствии господин Комб, он опасался, что я уже в курсе дурного состояния его дел, о котором моя мать не подозревала, и что я ей об этом расскажу. В Спа мы встретили многих англичан, приходившихся нам родственниками, и в числе прочих лорда и леди Грандисон. Моя мать повстречала там также герцогиню Инфантадо, которая приехала туда вместе с сыновьями ради своей дочери, маркизы дель Висо. Эта молодая дама вследствие злокачественной лихорадки позабыла все, чему ее учили. Ей заново пришлось обучаться чтению и письму. В двадцать лет она была почти как ребенок и играла в куклы. Недолгое время спустя чувства в ней проснулись благодаря страсти, которой она воспылала к господину Спонтену, владевшему герцогством в Брабанте. Он на ней женился; это герцог де Бофор. Она родила четырех дочерей и последними родами умерла. Герцогиня Инфантадо, урожденная Зальм, была очень почтенная особа. Она жила в Париже, чтобы дать образование своим сыновьям – молодому герцогу и шевалье де Толедо. Она часто говорила моей матери, что за этого последнего я выйду замуж, но мне эта шутка не нравилась.