Мемуары маркизы де Ла Тур дю Пен

Именно в Спа я впервые попробовала на вкус опасный яд похвал и успеха. Моя мать водила меня в городской зал в те дни, когда там танцевали, и танец маленькой француженки сделался вскоре одной из достопримечательностей Спа.

Граф и графиня Северные[14] тогда только что прибыли туда из самой России и никогда прежде не видели, чтобы девочки двенадцати лет танцевали гавот, менуэт и прочее, так что им показали этот своего рода феномен. Та самая принцесса, став российской императрицей, спустя тридцать семь лет не забыла тогдашнюю девочку, теперь уже степенную мать семейства. Она мне наговорила множество милостивых слов о том воспоминании, которое у нее сохранилось о моей грации, а особенно о моей тонкой талии.

Все располагало к тому, чтобы испортить мне и разум, и сердце. Моя английская горничная только и говорила со мной, что о всяких фривольностях, о туалетах, об успехе, о своих любовных победах и о том, какие победы предстоят мне через несколько лет. Она мне давала английские романы, но я, в силу какой-то особой причины, которую мне трудно сейчас осознать, не хотела читать плохих книг. Я знала, что бывают книги, которых девушке не должно прочесть; если бы передо мной о них заговорили, а я бы их знала, я бы не смогла не покраснеть от стыда. Таким образом, я считала, что проще мне будет от их прочтения воздержаться. Впрочем, чувствительные романы мне не нравились. Я всегда питала отвращение к преувеличениям и показным чувствам. Однако же я помню один роман аббата Прево, который произвел на меня большое впечатление; это был «Кливленд». В этой книге есть внушающие восхищение проявления преданности, а эта добродетель всегда более всего была мне по сердцу. Я настолько была расположена испытывать это чувство, что каждый день хотела выказывать его в отношении своей матери. Часто я проливала горькие слезы из-за того, что она не позволяла мне за собой ухаживать, сидеть с ней, оказывать ей все те услуги, которых желало мое сердце. Но она меня отталкивала, удаляла от себя, и я не могла разгадать причины такого отвращения к единственной дочери.

IV

Тем временем воды Спа сокращали дни моей матери. Однако же она не хотела возвращаться в Отфонтен, будучи уверена, что бабка моя встретит ее, как обычно, сценами и вспышками ярости. В этом она не ошибалась. Но поскольку состояние ее всё ухудшалось, ей пришла мысль сменить климат, обычная для тех, кто страдает этой жестокой грудной болезнью. Она захотела отправиться в Италию и попросила прежде о возвращении в Париж. Моя бабка на это согласилась и только тогда начала представлять себе истинное положение своей несчастной дочери. По крайней мере, с этих пор она говорила о ее положении как о безнадежном, каким оно и было на самом деле. По приезде в Париж бабка отдала моей матери свои комнаты, как самые просторные. Она окружила ее заботой, и для меня это так резко контрастировало с обычным ее оскорбительным обращением, коему я была свидетельницей за несколько месяцев до того, что я смогла поверить в истинность проявляемых ею чувств. Думая об этом в зрелом возрасте, я пришла к выводу, что крайности и метания естественны для страстного характера. Когда человек никогда не властвовал собою и всегда предавался любой склонности, не прилагая ни малейшего усилия, чтобы преодолеть себя, когда его не сдерживает религия и он зависит только от себя самого, нет причин не впасть во все возможные излишества и бесчинства.

За моей матерью очень ухаживали в ее последние дни. Королева приехала ее навестить, и каждый день из Версаля присылали курьера или пажа справиться о ней. Она слабела с каждой минутой. Но, что печалит меня и сорок пять лет спустя, когда я пишу эти строки, никто даже не заговорил ни о святых дарах, ни о том, чтобы пригласить священника. Я сама едва выучила катехизис. В этом архиепископском доме не было даже капеллана. Горничные, хотя среди них были и набожные, слишком боялись мою бабку, чтобы осмелиться об этом заговорить. Моя мать не думала, что конец ее близок. Она умерла от удушья на руках у моей горничной 7 сентября 1782 года.