Мемуары Михала Клеофаса Огинского. Том 2

Нет сомнений в том, что Смоленская и Московская губернии сильно пострадали во время нашествия, что пожар Москвы нанес неисчислимый ущерб богатым собственникам этого города, что предание огню Смоленска, а также других менее значительных городов и целых деревень принесло разорение многим семьям, и огромные жертвы, понесенные жителями всех сословий этих двух губерний, заставили их почувствовать всю тяжесть войны. Но если учесть, что на протяжении двух столетий старые границы Российской империи оставались нерушимы, а Литва, равно как и Польша, на протяжении многих десятилетий, в основном с начала восемнадцатого века, постоянно подвергались всем видам зла и бедствий, если также учесть, что государи России с отеческой заботой постоянно стремились обеспечить благосостояние своих подданных и процветание своей империи, а российские чиновники в завоеванных провинциях, находясь вдалеке от столицы, прославились в своем большинстве лишь злоупотреблением полномочиями, а не планами по улучшению управления этими провинциями и облегчению участи населения, то мы легко убедимся, что Белая Русь и Литва пострадали относительно больше, чем Смоленская и Московская губернии[172].

Многим знатным семьям пришлось отказаться от своих сожженных усадеб и от возделывания из-за нехватки рук превратившихся в настоящую пустыню полей. Они были вынуждены искать прибежища у своих друзей. Многие из них были разорены до такой степени, что так и не смогли выйти из состояния бедности, а богатые помещики потеряли более половины своего состояния.

Прошло несколько месяцев с тех пор, как император покинул Петербург, оставив литвинов в состоянии озабоченности своим будущим. Одна лишь надежда на изменение положения вносила облегчение в их страдания. Во время своего пребывания в Вильне император вспоминал обо мне по разным поводам. Он утверждал, что вызовет меня к себе, как только французские войска отойдут за Вислу. Поэтому мы не сомневались, что скоро увидим последствия этих заявлений, а я не сегодня-завтра отправлюсь из Петербурга в его штаб-квартиру.

Однако, по мере того как российские войска одерживали победы и двигались вперед, положение поляков – российских подданных, день ото дня становилось все критичней. Разоренные всеми невзгодами войны, они ждали утешения и помощи лишь от императора, но, к сожалению, возможность обратиться к нему с просьбами становилась маловероятной по мере его удаления от границ и нереальности предвидеть конец войне и время его возвращения в столицу. То была главная причина желания отправить в штаб-квартиру депутацию. Мне предложили возглавить ее, либо, если я того пожелаю, справиться с этим в одиночку.

Эта депутация была необходима и по некоторым другим соображениям. Мы продолжали надеяться, что император восстановит Польшу, поскольку он всегда открыто проявлял к этому готовность. Мы тешили себя надеждой, что он согласится на присоединение к герцогству Варшавскому бывших польские провинций, вошедших в состав России, чтобы создать королевство Польши со своим королем и конституцией. Все знали, что на протяжении 1811 года и частично в 1812 году я отстаивал права своих соотечественников, что мне часто приходилось вести разговоры с императором о восстановлении Польши, что он поручал мне подготовку проекта конституции для восьми губерний империи, населенных поляками, с целью образования Литовского княжества или королевства. Эту работу намечалось завершить до начала кампании 1812 года. Было также известно, что этот проект рассматривался как предварительный для будущей организации, когда то позволят обстоятельства, королевства Польши. Все надеялись, что если император согласится принять депутацию и позволит мне представлять ее в штаб-квартире, то мне будет легко поддержать добрые намерения Его Величества по отношению к моим соотечественникам и напомнить ему про обещания, коим мы придавали столь важное значение.

Помимо этих причин, было еще много других, и мои соотечественники хотели иметь при императоре своего представителя, который имел бы возможность говорить с ним в их защиту. Несмотря на акт об амнистии, который был опубликован примерно за год до того, как я пишу эти заметки, по-прежнему продолжались преследования людей в российских провинциях бывшей Польши, и особенно в тех, которые стали театром военных действий. Акт об амнистии получил ложное трактование. Некоторые чиновники рассматривали этот благотворительный акт императора как выгодную для себя свободу действий. Под арестом оставалось много людей. Не был снят секвестр с имущества ряда помещиков, причастных к последним событиям. Новые власти косо смотрели на тех, кто не выехал из имений при подходе армий Наполеона. Говорить о восстановлении Польши и конституции считалось преступлением.