Мемуары Михала Клеофаса Огинского. Том 2

Каковы бы ни были эти причины, Наполеон решил, что литвины сами должны преодолеть себя, и поскольку в это время он создавал их правительство и диктовал им все вплоть до порывов патриотизма, это поставило его и их в ложное положение, где все было ошибочным, противоречивым и половинчатым. Ввиду отсутствия взаимного понимания, возникло взаимное недоверие. За все, чем поляки должны были пожертвовать, они хотели получить от него позитивные обязательства. Но поскольку не был решен вопрос об их объединении в одном королевстве, выросла тревога, характерная для принятия важных решений, и, потеряв доверие к нему, они перестали верить и самим себе.

Именно тогда Наполеон назначил правительство из семи литвинов. Этот выбор оказался неудачным во многих отношениях и сильно задел плохо скрываемую ревнивую гордость знати.

Четыре литовские провинции: Виленская, Минская, Гродненская и Белостокская получили по правительственной комиссии и национальных подпрефектов. Каждый уезд должен был обзавестись своим муниципалитетом, но на деле Литвой правил императорский комиссар и четыре французских аудитора – интенданты.

Наконец, от неизбежных ошибок, и в особенности из-за беспорядков в армии, поставленной перед альтернативой: либо грабить своих союзников, либо умереть с голоду, наступило общее охлаждение. У императора не оставалось сомнений: он рассчитывал на четыре миллиона, а получил лишь несколько тысяч сподвижников. Посполитые, которых по некоторым оценкам было около ста тысяч человек, выделили ему почетную гвардию всего лишь из трех конников. Густонаселенная Волынь осталась безучастной, и Наполеон все еще призывал их к победе. Счастливый, ибо холодность его не сильно утруждала, несчастный, потому что не жаловался на это либо из гордости, либо из справедливости.

Поначалу нас, по-прежнему уверенных в нем и в себе, настроения литвинов занимали мало, но когда наши войска стали таять, мы стали оглядываться вокруг. Вместе с нашим вниманием проснулись и наши требования. Три литовских генерала, известных своим знатным происхождением, богатством и патриотическими чувствами, входили в свиту императора. В конце концов, французские генералы стали упрекать их в холодности литвинов. В качестве примера вспомнили про пыл варшавян в 1806 году. Последовавшая за этим оживленная дискуссия, как и многие похожие на нее, происходила в главной квартире Наполеона, недалеко от его кабинета, и так как обе стороны были по-своему правы, ибо в таких спорах противоположные утверждения остаются без опровержения и, наконец, так как первые и последние причины холодности литвинов находят здесь свое объяснение, мы не можем не привести ее.

Вот что ответили эти генералы: «Они верили в то, что мы принесли им свободу. Что до остального, то каждый любит по-своему. Литвины более сдержанны по сравнению с поляками и, следовательно, менее общительны. В конце концов, настроения могут быть одинаковыми, а их выражение разным. Кроме того, не следует сравнивать нынешнюю обстановку с положением в 1806 году. Тогда после победы над пруссаками французы освободили Польшу, в то время как сегодня, хотя они и освободили Литву от российского ига, то сделали это, не успев подчинить себе Россию. Таким образом, когда одним легко досталась победоносная и надежная свобода, другие получили ее неопределенной и рискованной в более тяжелых условиях, а дареное – не купленное. В то время как шесть лет назад в Варшаве все были озабочены лишь подготовкой празднеств, сегодня в Вильне, где видели всю мощь русских, и знают, что их армия, несмотря на отступление, цела, понимают, что следует готовиться к будущим баталиям.

И каким образом? Почему нельзя было принести им свободу в 1807 году? В то время Литва была еще богатой и населенной страной! Однако континентальная блокада, закрыв для ее продукции единственный рынок сбыта, разорила ее. Одновременно с этим предусмотрительность русских привела к тому, что страна обезлюдела из-за рекрутских наборов, а в последнее время и из-за мобилизации большого числа мелких землевладельцев и крестьян по причине реквизиции скота и повозок.

К этим причинам они добавили неурожай 1811 года и порчу, которой подвержены в этих краях мягкие сорта пшеницы. Но почему не привлечь южные провинции? Там хватает людей, лошадей, любого провианта. Для этого достаточно было выбить оттуда Тормасова с его армией. Возможно, Шварценберг и воюет там, но разве освобождение Волыни следовало доверять австрийцам – вечным узурпаторам Галиции? Захотят ли они устанавливать свободу по соседству с крепостничеством? Разве нельзя было отправить туда французов и поляков? Но тогда надо было бы остановиться, сделать войну более планомерной и методичной, найти время, чтобы организоваться. Однако Наполеон, который вынужден торопиться из-за отдаленности от своей империи, расходов по ежедневному содержанию армии, очень дорожит этим временем и торопится одержать победу, жертвуя всем, чтобы закончить войну одним ударом».