Менахем-Мендл. Новые письма

Догадавшись, видать, о том, что у меня на уме, отозвал меня этот самый раввин, шойхет и хазан в сторонку и говорит: «Послушай-ка, Менахем-Мендл, будь так добр…» Смекнул я, что стоит помалкивать, а он меня позвал к себе на сопер[628], на ужин то есть, а там тут же выложил мне целиком всю свою бигрифию, как он сперва сполна хлебнул горя в этой благословенной стране: работал где придется, вкалывал, трудился тяжко, покуда Господь не вложил ему чуточку ума, тут он отпустил пару пейсиков, надел капоту подлинней, подпоясался кушаком, встал перед омудом и сделался у них в добрый час хазаном. «Красивый певческий голос, — говорит он, — был у меня всегда, ну и подучился чуток, так что теперь я всем хазанам хазан!» Говоря все это, Берл-Довид запрокидывал голову, откашливался и теребил горло как заправский хазан. «Ну да ладно, — говорю, — Бог с ним, с хазаном, это я еще понимаю, но шойхет… — как вы, реб Берл, дошли до шхиты?» — «Делов-то, — говорит он, — что в этом такого? Я что, в хедер не ходил? Я что, не учил законов шхиты?» И тут он принялся чистить ногти, как заправский шойхет. «Еще раз, — говорю, — прошу прощения, но раввин… — говорю, — как вы дошли до того, чтобы разрешать галахические вопросы? Помилуйте, реб Берл, галахические вопросы?!» — «Э, — говорит он мне, — Менахем-Мендл, да вы, прямо как огурец, еще совсем зеленый! Погодите, вот пробудете тут, в Америке, какое-то время, только тогда вам откроется, что это за страна такая благословенная!» Берет он меня за руку, ведет к своей Этл-Двойре и представляет ее как свою «мисес»; у нас она звалась Этл-Двойра и носила парик[629] до ушей, а тут она уже «мисес», совсем мадам. «А кто эти два паныча?» — спрашиваю я его. «Это, — говорит он, — мои бои». — «А что это значит, — говорю я, — бои?». — «Бои — значит, сыновья. Сэм и Гэри — вот двое моих сыновей», — говорит он и подводит меня к двум парнишкам, к Сэму и Гэри. У нас в Мазеповке их звали Хаим и Перец — ничего себе превращеньице, спаси, Господи, и помилуй! «Погодите, — говорит мне раввин, шойхет и хазан, — погодите, Менахем-Мендл, скоро увидите много удивительного тут, в этой благословенной стране, в Америке!» И так как я спешу как можно быстрее отправить Вам это письмо, мое первое письмо из Америки, то буду краток. Даст Бог, позже я обо всем напишу Вам подробно. Покамест я все еще надрываюсь из-за куска хлеба, но, слава Тебе, Господи, делаю жизнь и надеюсь на Того, Кто жив вечно, надеюсь, что со временем, даст Бог, стану настоящим американским цитестером[630], что на вашем языке значит «полноправный гражданин», и стану гут-an[631], то есть равным с прочими, буду вмешиваться в политишен, в политику то есть, так как у нас нынче год лекшенов[632], такой год, когда выбирают президента, а тут касательно выборов президента у всех есть свое мнение, и у меня в том числе. А пока что надобно идти делать бизнес, дела то есть, потому что мне уже нечем заплатить рент, я имею в виду квартирную плату за неделю, но Господь — отец наш, нет-нет да и поможет, и все будет, даст Бог, олрайт!

Ваш преданный друг Менечменд

(бывший Менахем-Мендл)

Нотабене, то есть главное забыл: пусть Вас не удивляет, мистер Шолом-Алейхем, что я изменил себе имя, превратился из Менахем-Мендла в «Менечменда». Что поделать, раз так меня тут называют! Все здесь зовутся другими именами: Борех-Енкл у них Джэн, Меер-Калмен — Кэн, Лейзер-Пейси — Пэн; а женщины — с ними и вовсе творится какое-то безумие! Те, что у нас звались Цейтл-Бейла, Сора-Лея, — тут уже зовутся: Чита-Белла, Сэрэ-Лейшэн — и поди делай с ними что хочешь!

Вышеподписавшийся

(«Дер Фрайнд», № 1,1904)

Возвращение Менахем-Мендла В. Дымшиц