Меня никто не знает

Теперь я наконец понимаю и грустно заглушаю двигатель, чтобы поберечь бензин. Остальные не так бережливы: над дорогой плывет тяжелая горячая вонь. Сбоку по обочине пролезают наглые джипы, пыль летит нам в окна. За рулем всех обоченников сидит как будто бы один и тот же размноженный человек: чаще всего бритый наголо, в черных очках, с тупо-самодовольным выражением лица. Я, конечно, стараюсь теперь не делать поспешных выводов о людях, но тут форма явно соответствует содержанию. Смотреть противно! Чем гордятся только?!

— Ва-арь, когда поедем? — нудит зажарившийся Илья. — Они, вон, едут!

— Они просто хамы, а мы на обочину не полезем.

— А хамом быть хорошо, — завидует ребенок. — Вон они там, в теньке стоят…

Я молчу и завязываю волосы уже на три узла.

Стоим мы около получаса, и только раз в десять минут продвигаемся на несколько метров. Заветный поворот с островком зелени не приближается ни на йоту. Тетя стонет, кашляет и отдышивается, а Илья начинает работать демоном-искусителем.

— Варь. Поехали по обочине, — шипит он, навалившись на спинку моего сиденья. — Поехали. Поехали.

— Нет, — грустно отвечаю я.

— А тогда поехали по полю! Это же не обочина! Вон дорога! Вон, видишь?! — он тыкает пальцем. И правда: мы сейчас стоим рядом с ужасной грунтовкой, которая пересекает поле, срезая угол, и подходит прямо к переезду.

— Не обочина… — шепчет Илья. — Это дорога… По ней можно… Поехали… Поехали…

Я в очередной раз понимаю, что плохо себя знаю. Пока в замученной духотой голове пищит вялое «Как тебе не стыдно, Варвара», руки уже сами поворачивают руль, и Ласточка, клюя носом, съезжает на поле. Дело сделано, обратно по такому подъему не выедешь, так что я, поспешно переваливаясь на неровностях, штурмую грунтовку и заранее тревожно гляжу на приближающийся выезд.

Наконец мы попадаем в желанную тень: у другого края грунтовки стоит чей-то белый домик с высокой ветлой рядом. Взревев мотором, я быстро-быстро выскакиваю с поля на дорогу перед каким-то грузовиком и стараюсь не думать, что он обо мне сейчас сказал. Прямо через одну машину — переезд, и, на мое счастье, шлагбаум как раз открывается. Пока мы перебираемся через высокие, проложенные досками, рельсы, нас обгоняет очередной гордый джип, и я смотрю на его бритого очкастого водителя уже без злости, а как на товарища по проигранной битве, и понимающе киваю. Водитель в ответ еще сильнее выдвигает челюсть, гордо отворачивается и, резко газанув, чуть не врезается в огромную сенокосилку…

Глава 19

Дальше движение становится уже не таким плотным, но постоянные грузовики и узкая дорога никуда не деваются, а воздух делается все жарче и гуще и перестает нас охлаждать, даже несмотря на открытые окна. Мы проезжаем еще несколько деревень, а по-местному, станиц. Название одной из них, «Старонижестеблиевская», сражает нас наповал. Илья после этого еще километров 10 выдумывает имена для других гипотетических станиц:

— Новосреднедряхлостаренская! Доскакирпичпенобетонская! Долгонуднопроезжаевская!

— Вот это название здесь ко всему подходит, — соглашаюсь я. — Опять затор…

Чтобы не скучать, мы продолжаем болтать с Ильей. Выпалив несколько обычных глупостей про компьютерные игры, родителей-агрономов и своего дядю, попытавшись рассказать «историю» и не найдя у меня одобрения, он наконец предлагает:

— Варь, а давай про машины говорить!

— А что ты хочешь узнать?

— Я хочу-у-у… Знаешь что, расскажи мне про карбюратор! Папин друг, когда машину чинит, всегда на него так ругается, даже интересно.

— В Ласточке не карбюратор, а инжектор.

— А это что?

— И карбюратор, и инжектор подают смесь бензина и воздуха, которая нужна двигателю для работы, — объясняю я. — Только карбюратор производит ее всегда одинаковое количество, из-за этого выхлоп у машины грязнее, а разгоняется она хуже. А инжектор — он от слова инъекция происходит — электроникой рассчитывает и впрыскивает сразу нужное количество топлива в цилиндры двигателя.

— Понятно… А цилиндры — это что: шарики?

— Нет. Это… столбики, — с трудом вспоминаю я. — Ну вот: наконец-то станица кончилась, посвободнее поедем…

Дорога из чуть потрескавшегося, но ровного асфальта снова идет среди полей, на которых виднеются то вечные подсолнухи, то просто голубоватая подсохшая трава. Иногда мы переезжаем речки со странной, непрозрачной, светло-зеленой водой. У речек этих почему-то нет высоких берегов, они текут вровень с полями, и мосты приподнимаются над ними также совсем невысоко. Привычных лесополос вдоль дороги почти нет: только иногда встречается посадка тополей-свечек, в куцей тени которых располагаются продавцы арбузов, дынь, крупных красных помидоров и невзрачных синих слив…