Что он, черт возьми, удумал? Зачем ввязался с ней в разговор? Может, еще предложить ей кусочек торта? Сейчас же вокруг них соберется вся голландская компания в идиотских футболках…
—
И, побежав догонять свою группу, она крикнула Сайнсу через плечо:
—
Винсент сложил руки на груди в ожидании, когда голландцы удалятся.
— Вы закончили? — спросил он Сайнса.
— Прошу прощения, так редко слышишь похвалу от кого-нибудь моложе пятидесяти пяти… Ты вообще собираешься доедать свой торт?
Винсент покачал головой, и Сайнс быстро запихнул себе в рот все, что оставалось от двух кусков.
— В любом случае, — продолжал он с набитым ртом, — ты прав в том, что если б ящики сделал кто-нибудь, кого я знаю, я бы это увидел. Но я ничего такого не вижу.
Некоторое время Сайнс жевал в задумчивости.
— Ты упускаешь из виду одну вещь, Винсент, — сказал он и проглотил. — Если людей, одновременно знающих и столярное ремесло, и сценическую магию, так немного, то тем более невероятно, что я незнаком с этим человеком.
Винсенту захотелось стукнуть себя по лбу. Он уже понял, к чему клонит его собеседник.
— Поэтому более вероятно, что это не один, а два человека, каждый из которых знает свое ремесло, — продолжал Сайнс. — Один — трюки, другой — столярное дело.
Винсент закрыл руками лицо, как будто хотел навсегда отгородиться от этого мира.
— Их двое, — пробормотал он себе в ладони. — Я сам запер себя в этом тесном ящике. Мы имеем дело не с убийцей-одиночкой, а с двумя убийцами. И это объясняет то, чего я до сих пор не понимал. Холодный расчет и бешеный экстаз. Я так и не смог совместить это в едином психологическом профиле… Неудивительно. Здесь не один, а два профиля. Два человека.
Винсент опустил руки на колени и посмотрел на Сайнса, который все еще разглядывал фотографии.
— Винсент, — сказал он. — Один человек может вести себя как безумец. Совершать иррациональные поступки, непонятные другим, но вполне разумные в его больном мире. Но два?.. Два человека должны как-то координировать свои действия. Распределять между собой задачи.
Сайнс сложил фотографии в папку, прикасаясь к ним одними кончиками пальцев, как будто боялся чем-то заразиться.
— Вы преследуете не маньяка-одиночку, — сказал он, — а двух чудовищ.
—
Он выглянул в окно, где люди ели мороженое на летнем солнце, ничего не подозревая ни о зверских убийствах, ни о непонятных кодах.
— Все дело в моей несообразительности, — продолжал Винсент. — Их следующая жертва и на моей совести тоже. Глупость одного и безумство двух.
Она поглубже втянула в себя спрей для носа и приготовилась к следующему этапу. Проткнуть щприцем собственную кожу — здесь было от чего запаниковать. Ей советовали визуализировать цель, и она пыталась каждый раз. Закрывала глаза. Представляла себе младенца — мальчика или девочку. Легкий пушок на голове. Пухлые ножки. Булькающий смех, который начинается в горле. Она хваталась за свою мечту как за спасительную соломинку, но ничего не помогало. Юлия боялась уколов.
Дома был Торкель. Но он не мог каждый раз бросать средь бела дня свою работу и мчаться в отделение полиции, чтобы сделать ей укол.
«Сделать им укол», — как выражалась медсестра, хоть она и вводила шприц одной Юлии. И это был не единственный абсурд, через который прошли они с Торкелем с начала курса лечения.
Юлия глубоко вдохнула и выдохнула. Захватила кожу на животе, нашла нужное место, взяла шприц. Рука дрожала, как в лихорадке.
Стук в дверь заставил ее вздрогнуть, и Юлия уколола себе палец. Аккуратно убрала назальный спрей и щприц с гормональным препаратом за их с Торкелем свадебную фотографию в рамке на столе, заправила рубашку и пошла открывать.
— Привет. Помешала?
На пороге стояла Мильда Юрт. Юлия продумывала возможные варианты развития ситуации. Укол нужно сделать срочно, но Мильда никогда не бывает многословной. Да и нет никакого разумного повода просить ее закрыть дверь с той стороны. Не говоря о том, что то, с чем она пришла, может и в самом деле оказаться важным.
— Ты совсем не помешала, — ответила Юлия, отходя в сторону.
Она скосила глаза на свой аккуратный стол и успокоилась. Шприц был надежно спрятан за рамкой.
— Присаживайся. — Юлия показала на единственный в ее кабинете стул для посетителей, как будто у Мильды были другие варианты.
Она сама услышала, как профессионально-холодно это прозвучало. Ни желаний, ни кошмарных снов — ничего не слышалось в этом голосе. Ни воспоминаний о мертвых зародышах, извлеченных из ее тела прямо в стальную миску. «Нежизнеспособны» — таков был вердикт медиков.
По глазам Мильды Юлия поняла, что на какое-то мгновение утратила контроль над лицевыми мышцами. Но стоило ей занять кресло по другую сторону стола, как взгляд снова стал сосредоточенным, а выражение лица — невозмутимым.