Менталист

— Прости, — сказала она. — Не хочу, чтобы ты думал, что я сумасшедшая. Я очень стараюсь, правда, но…

Винсент не знал, что станет делать, если она заплачет. В пакете пять соломинок. На держателе висели семь пакетов. Итого тридцать пять соломинок. Мине не больше тридцати трех лет. Тридцать пять минус тридцать три будет два. Одна соломинка уже торчала у Мины в стакане. Их было двое. Винсент и в самом деле страшно боялся, что она заплачет.

— Ты будешь последней в этом городе, кто заболеет гриппом, — сказал он. — Разве это плохо?

Мина благодарно улыбнулась, вскрыла пакет и сунула соломинку в колу. Потом такую же — в пиво, задержав долгий взгляд на Винсенте.

* * *

Он не слишком припозднился, но семья уже спала. Обычно Астон начинал зевать уже около восьми. Мария ложилась в половине десятого, на час раньше, чем подростки. У Винсента же период наибольшей творческой активности приходился на между десятью вечера и двумя часами ночи. Поэтому возвращаться домой в полночь было для него оптимальным вариантом. Оставалось два часа на отдых и перекус перед продуктивной работой.

Только не сегодня вечером. Слишком много мыслей крутилось в голове — о Мине и о том, о чем они говорили. Винсент почистил зубы и прокрался в спальню, стараясь не будить Марию. Если б она проснулась и поинтересовалась, с какой стати Винсент заявился домой посреди ночи, ему нечего было бы сказать в свое оправдание.

Он разделся, не включая лампы. Носки и нижнее белье оставил на полу — в стирку. Остальную чистую одежду аккуратно сложил на комоде. Когда глаза привыкли к темноте, его внимание привлекла пирамида на ночном столике Марии — ее библиотека.

Очень может быть, что Винсент не лучше жены понимал, как устроена жизнь. И так же, как и она, не имел ни малейшего шанса вычитать это из книг. Но он в отличие от нее осознавал это. И собирался учиться.

У Мины.

Мура, 1982 год

Яне сидела на стуле в прихожей Ивлы. Рядом на комоде стоял старый телефон. Яне держалась за серую трубку, но не снимала ее с держателя. Звонить или не звонить — вот в чем вопрос. Она так боялась, что мама будет каждый день и даже по несколько раз надоедать ей звонками, спрашивать, как она и когда думает возвращаться… Поэтому первым делом объяснила родителям Ивлы, что мама немного маниакальна на этот счет, и заранее извинилась.

Но мама вела себя на удивление хорошо. Побеспокоила только в первый день, убедилась, что Яне доехала и у нее всё в порядке, — и больше не объявлялась. Яне представляла себе, как тяжело это давалось маме. Но то был хороший признак, потому что та, похоже, поняла, что сможет прекрасно справиться и без дочери.

Яне рассуждала логически, проходила последовательности событий от конца к началу, как будто разгадывала секрет очередного фокуса. Мама поняла, что это не Яне держала ее на поверхности, не давая погрузиться на дно, что, так или иначе, она справлялась сама. Теперь, может, и не возникнет больших проблем с переездом.

И все-таки Яне сидела перед телефоном, с серой трубкой в руке, липкой от пота. Что-то здесь было не так. Она не могла объяснить, откуда у нее это чувство. Это могло быть просто глупостью. Или же голосом нечистой совести. Яне следовало скорее радоваться, что мама отошла от обычной схемы поведения… Тем не менее что-то упорно твердило ей, что дома все не так, как должно быть. Яне мяла телефонный шнур между пальцев. Мама велит немедленно возвращаться, как только почувствует ее беспокойство. Но если не звонить вообще, этот ком в желудке так и не рассосется.

Яне переложила трубку в другую руку, вытерла пот о штаны и набрала номер. После пары минут треска и щелканья в ухе на том конце провода раздался звонок. Он был такой слабый, будто Яне звонила на другой материк. После пяти сигналов ей ответили:

— Алло, Боман.

— Привет, брат! Это Яне.

Тишина. Яне знала, что ее брат не большой любитель телефонных разговоров и задавать вопросы придется ей.

— Как вы там?

— Отлично. Я завтракаю.

Значит, всё в порядке. Яне облегченно вздохнула.

— Дай-ка мне угадать, — сказала она. — Мамины треугольные бутерброды?

— Да, хлеб без корочки. С яйцом. Ты же знаешь…

— …как важно изо дня в день делать одно и то же.

Последнюю фразу они повторили хором и рассмеялись.

— Дай мне маму, — попросила Яне, — если она, конечно, управилась с бутербродами.

— Да, но сейчас она не может говорить с тобой.

— А… что… сегодня такой день, да? — Яне понизила голос почти до шепота. — Ты справляешься?

— Нет, просто мамы сейчас нет в доме. Со мной всё в порядке.

По крайней мере, мама была достаточно здорова, чтобы приготовить завтрак. Всё нормально. И беспокойство Яне — не что иное, как ее нечистая совесть. Кроме того, пока она разговаривает с братом, никакая мама не сможет заставить ее вернуться домой.

— Ты, кажется, сооружал что-то в хлеву перед моим отъездом? — спросила Яне. — Очередной трюк? Мама говорила, что как будто даже с ее участием. Покажешь, когда вернусь?