Ментальность в зеркале языка

1. Колос/сорняк. У понятия добро отчетливо проглядывается коннотация растения (его сеют, оно укореняется, дает всходы, его жнут и так далее). Мы предполагаем, что за этим неопределенным растением может стоять колос или иное растение, дающее человеку его «хлеб». Такая ассоциация могла бы считаться базовой и системной, ибо, как мы увидим дальше, зло наделено той же коннотацией – растение (поговорка, идущая из античности: вырвать зло с корнем) – но растение это плохое, сорняк.

2. Имущество. Из этого образа логично проистекает образ предмета, объекта, имущества: добро делают, несут, принимают, отвечают добром на добро. Этот образ вплотную подходит к одному из толкований, на которое мы указывали у Даля.

3. Солнце. Прототипический образ урожая, стоящий за растением, колосом, логично влечет за собой образ солнца, света, без которого нет жизни, нет пищи. Именно поэтому добро светит, согревает, озаряет, освещает путь и так далее.

4. Вода. Вода, традиционно коннотирующая эмоциональную сферу и олицетворяющая одну из стихий (мы это увидим далее), представлена и в сочетаемости слова добро: добро разлито в мире, волны добра и т. д. В этом смысле, когда добро мыслится как внутренний процесс (добро родилось в нем), оно в метафорическом описании подобно эмоции (добрые чувства захлестнули его и т. д.). Если рассматривать сочетание добро разлито в мире, уподобляющее добро питательной среде, то здесь мы также склонны относить это к прототипической ситуации сева и урожая, которые без воды, как и без солнца, не могут быть успешными. Контексты, где добро из-за своей ассоциации с водой мыслится растворимым (добро растворено в каждом его поступке – то есть является частью их) – это производный контекст от базовой ассоциации добра с водой.

5. Войско. Представление добра как системы сил происходит из христианства и является одним из производных христианского мифа.

На содержательном уровне понятия добро существуют любопытные нюансы, приоткрываемые соответствующим прилагательным добрый. По нашему убеждению, добрый (о человеке) означает не только способный давать безвозмездно, но и умеющий проявлять жалость и всепрощение. Мы можем предположить, что в значении умеющий прощать традиционно эти качества рассматривались на Руси как чисто женские. Поэтому мы можем сказать она добрая женщина, он, она добрый человек (с немаркированным полом в слове человек), но плохо будет сказать: Он добрый мужчина – именно в силу названных особенностей значения этого слова.

Отметим, что понятия добра, доброты являются обиходными для русского языкового сознания и часто употребляются для характеристики людей, их намерений. Само это качество – доброта – социально одобряется, люди, проявляющие бескорыстное намерение помочь другому, оценочно поддерживаются социумом. Конечно, этот мировоззренческий концепт имеет даже в бытовом сознании нюансы, суммирующиеся в библейском выражении «Благими намерениями вымощена дорога в ад» или в упрощенном виде – «Не делай хорошо, чтобы не было плохо», но это уже предмет отдельного анализа, в ходе которого следовало бы обязательно указать на тот факт, что прототипически из двух братьев один всегда плохой, а другой хороший (Каин и Авель, и др.), и, как бы не разнились векторы их потенции, они все равно остаются родственниками, то есть встречаются, соединяются, пускай даже в ретроспективе.

Русское слово зло связано с древнерусским прилагательным зълъ, означавшим «дурной, плохой, низкий», существительными зъло – беда, зло, грех, и зълоба – порок, грех, вражда. Этот славянский корень связан с индоевропейским корнем со значением «изгибаться, кривиться, изворачиваться». Таким образом, зло этимологически антонимично также и правде, прямоте, правильности, правоте, и ассоциируется, через кривизну, с левизной, левым, незаконным (см. кривой договор, левый заработок и пр.).

Первоначально прилагательное было значительно более распространено, чем существительное, и применялось для характеристики человека. Злой означало «недоброжелательный, проникнутый враждой, ненавистью, желанием мучить». Иначе говоря, описывало поведение врага. Окончательная абстракция существительного произошла, по нашему убеждению, тогда же, когда и окончательная абстракция добра, с распространением и укоренением атеистического мировоззрения, когда возникла необходимость формулировать основы морали без обязательной ссылки на православную религию.