Ментальность в зеркале языка

В эпистемическом плане ложное связано с заблуждением, которое, возвращаясь к религиозной точке зрения, – от дьявола, от извечной несовершенности человека, коренящейся в его природе, а отнюдь не только в намерениях.

Действительно, слово истина не связано этимологически ни с каким глаголом, как и слово правда (оправдывать означает не «говорить правду», а «снимать с кого-либо обвинение»). Правду можно говорить, однако глагол говорить не приоткрывает нам особенностей этого понятия: говорить можно многое. У существительного ложь есть глагольный корреспондент – лгать. Интерпретации этимологии существительного ложь, связывающие его с глаголом лежать, в русской науке рознятся. Так, например, И. М. Степанова в своем докладе «Коли не ложь – так правда» (7) утверждала, что ложь, будучи именным образованием от глагола лежать, этимологически связана с идеей «лежать на поверхности», «скрывать под собой правду». Более традиционный взгляд на материнскую идею, связанную с понятием лжи, идет от значения этимона «лежать, быть больным, слабым». С нашей точки зрения, болезнь, слабость, поверженность, положение лежа фиксирует победу низшего над высшем, показывает присутствие в лжи компонента «дьявол», делая ее синонимом зла.

По-русски слово ложь употребляют так: погрязнуть во лжи, утонуть во лжи, захлебнуться во лжи, утонуть, стихия лжи, море лжи;

уличить во лжи, изобличить во лжи, поймать кого-то на лжи, наказать кого-то за ложь;

что-то может содержать в себе элемент лжи; что-либо может быть замешано на лжи;

ложь может быть постыдной, возмутительной, бесовской, наглой, гнусной, невинной, во спасение и пр.

Сочетаемость слова ложь с некоторыми прилагательными указывает на этический аспект лжи, трактует ложь как нечто предосудительное, негативное, наказуемое. При этом существует представление о лжи во благо, оправдываемой и спасительной.

Неизбежное уличение во лжи отражается и в поговорке «все тайное станет явным», и в многовековой традиции наказывать ребенка за ложь. Это же подтверждается и соответствующей глагольной сочетаемостью – уличить во лжи, поймать на лжи и пр. Дифференциация лжи на спасительную и преступную связана, очевидно, с природой мотива, которым руководствуется лгущий – если он лжет во благо себе, это дурно, если во благо другому, то его ложь может быть и оправдана.

На образном уровне ложь овеществляется как вода, причем как вода плохая, опасная. В славянской и многих других культурах и мифологиях содержится представление о живой и мертвой воде (8). Живая вода движется, она животворит, мертвая вода статична, она губит. Ассоциация лжи с болотом, затягивающим, засасывающим, в котором можно погрязнуть, на мутной водице которого можно нечто замешать – богатый образ, резюмирующий многие другие представления не только русского, но и шире – индоевропейских этносов. Так, понятия правды, честности во многих культурах и языках связаны с идеей ясности. Когда объяснение, рассказ, речь понятны, и русские, и французы, и немцы, и итальянцы, и англичане говорят: ясно (claire, clear, ciaro и так далее). Туманность, мутность, непрозрачность как в воздухе (напустить тумана, смутно понимаю), так и в воде символизируют нечистоту повествования, присутствие в нем нечистого намерения, за которым стоит искушение или иное зло.

Активность болота-лжи лишний раз подчеркивает ту мысль, что ложь – не просто стоячая, зловонная, опасная вода, но затягивающая сила, недаром на болотах, согласно русской мифологии, водятся и черти, и леший, и кикимора. По развитию образа, ложь – это также грязь, в ней можно испачкаться, ею можно запятнать себя. Грязь – это универсальный образ, связанный с черным, чернотой, мраком, злом.

Отсюда и различие между неправдой и ложью. Мы не можем сказать гнусная, подлая, бесовская неправда, погрязнуть в неправде, наказать за неправду. Но все эти понятия прекрасно сочетаются со словом ложь.