Мера ее вины

— Он нашел то, что искал. Потерянного человека с низкой самооценкой. Если я опишу себя в те годы, то смогу заключить, что очень легко поддавалась влиянию и мной можно было легко управлять. Я была человеком, о котором Эдвард просто мечтал.

Имоджин Паскал мгновенно вскочила на ноги.

— Ваша честь, это высказывание создает у присяжных негативное представление о пострадавшем.

— Это часть истории семьи Блоксхэмов, — возразил Ньюэлл, — и это будет подтверждено дальнейшими показаниями мисс Блоксхэм.

— Мистер Блоксхэм не может ответить на эти обвинения. Это совершенно уникальный судебный случай. Я прошу, чтобы присяжным сказали, что они могут игнорировать это заявление, — настаивала мисс Паскал.

На этот раз, прежде чем ответить, Мария подняла руку, прося разрешения судьи.

— Да, мисс Блоксхэм, — произнесла судья, поправляя парик из конского волоса, чтобы запустить под него свежий воздух и охладить голову.

— Причина, по которой никто не может подтвердить мои слова, состоит в том, что именно так Эдвард все и задумал. Он сделал все, чтобы я никогда ни с кем не говорила о своей жизни. Он постарался, чтобы рядом не осталось свидетелей. Если б они были, я ушла бы от него много лет назад.

Судья откинулась на спинку стула и, поигрывая в руках колпачком своей ручки, обдумывала и оценивала приведенные аргументы.

— Хорошо, — произнесла она наконец. — Мисс Паскал, критерием оценки этих слов является их связь с темой разбирательства. Насколько я понимаю, свидетельство мисс Блоксхэм рисует нам ее представление о том, какими были ее семейные отношения, поэтому я нахожу его полностью релевантным. Осторожнее, мистер Ньюэлл, я не позволю безнаказанно очернять имя и характер доктора Блоксхэма. Не отвлекайтесь от темы.

Адвокат кивнул.

— Мисс Блоксхэм, не высказывая предположений о мыслях и мотивах вашего мужа, пожалуйста, объясните, что произошло дальше.

— Я смотрела на лезвия, а Эдвард сказал: «Я знаю, что от этого ты чувствуешь себя лучше». Раньше он очень подробно расспрашивал меня о членовредительстве и досконально знал всю мою историю. На протяжении наших первых свиданий мы больше ни о чем другом не говорили. Я объяснила ему, что, когда резала себя, чувствовала, что избавляюсь от негатива, и ощущала, что сама контролирую свою жизнь. Мне было очень сложно остановиться и перестать это делать. Можно сказать, что в течение нескольких лет я была зависимой от членовредительства, как наркоманка. В тот вечер Эдвард подготовил мне все необходимое. Он купил спрей-антисептик и марлевые повязки и сказал, что разрешает мне делать это, так как знает, что мне это необходимо. Он разрешил мне резать себя, и я должна была быть ему за это благодарна.

Сначала я хотела отказаться. В первый раз завязать с этим мне помогла Андреа, но она ушла в армию. Я осталась одна с Эдвардом. Помню, что в то время я думала только об этом. Только он и я. Навсегда. Я вынула из коробочки бритву. Лезвие было твердым, а мои руки — мокрыми, поэтому я взяла немного талька из шкафчика и посыпала им ладони, словно собиралась поднимать тяжести на арене. Облокотилась спиной о стену — надо максимально обезопасить себя на случай, если потеряешь сознание. Осмотрела свое бедро, выбрала неизраненное место и приготовилась. Из спальни донесся его голос. Он сказал: «Хорошая девочка». Казалось, что его голос прозвучал откуда-то издалека. Я не чувствовала своего тела, только пальцы.

Указательным и большим пальцами я натянула участок кожи для того, чтобы разрез был ровным и бритва не прыгала. Потом взяла лезвие между большим и четырьмя сжатыми в кулак пальцами. Если держать лезвие так, то надрез будет неглубоким, а кровотечение — меньше. Я знала, что, если порез не заживет, придется обращаться к врачу, а этого мне совсем не хотелось. Разговоры, пересуды, лишние свидетели, советы… Этого мне хватило уже в первый раз.

Эдвард спросил, готова ли я. Помню, что мне хотелось захлопнуть дверь ванной, хотелось хотя бы недолго побыть одной, но, видимо, он желал наблюдать, и я смирилась с этой мыслью. Видимо, мне придется заплатить эту цену и позволить ему смотреть, подумала я, наклонилась ближе к ноге и сконцентрировалась на том, что делаю. Подула на лезвие, чтобы сдуть осевшие на нем пылинки, — старая привычка. А потом сделала надрез приблизительно в длину моего большого пальца.