Мера ее вины

Несмотря на то, что Мария рассказывала о событиях, которые произошли много лет назад, эта сцена стояла сейчас у нее перед глазами, как живая. Появились и стали увеличиваться капельки алой крови, маленькие потоки облегчения. Никто никогда почему-то не сравнивал это ощущение с оргазмом. Напряжение возрастает, предвкушение чувства, содрогание, закрытые глаза в миг пика агонии, которая проходит, — а потом успокаивающее действие крови, которая делает свое дело. На протяжении нескольких слишком коротких секунд ничто в мире не имеет значения. Никого не существует. Мир перестает быть опасным. Теперь она снова в состоянии все контролировать. Присяжные не смогут понять всю полноту ужасного экстаза, который она получала, да и она не будет настолько глупой, чтобы все это объяснять. В лучшем случае они решат, что она сумасшедшая. В худшем — покажется им уклоняющимся от дурдома психопатом, что, собственно говоря, и пытались доказать Имоджин Паскал и инспектор Антон.

— Насмотревшись вдоволь, Эдвард сказал: «Достаточно». Он заявил, что после этого я буду чувствовать себя лучше, и напомнил, чтобы я поставила на место тальк и вытерла кровь. Я, словно побитая дворняжка, лишь кивнула в ответ. Я была ему благодарна. Представляете? Разве это не ужасно? Я чувствовала, что я ему за это благодарна!

Мария рассказала эту часть истории и посмотрела на своего адвоката.

— Он никогда меня не бил, — добавила она, бросив взгляд на Имоджин Паскал.

По поводу своей версии событий для суда Мария приняла для себя следующее решение: она никогда не будет врать о том, что сделал Эдвард. Она не будет преувеличивать и что-либо выдумывать. В этом не было никакой необходимости. Единственное, что она должна будет сделать, — это кое-что упустить.

— Не физически. Ему не нужно было меня бить, когда он мог заставить меня резаться. Иногда это было похоже на наказание, иногда было больше наградой. Чаще всего это происходило после того, когда я с ним спорила, и Эдвард хотел почувствовать, что он прав и что он здесь — главный.

— Как часто вы резали себя во время вашего брака? — спросил адвокат.

— Иногда раз в месяц. В самые тяжелые периоды — раз в неделю. И раны… становились все глубже. — Мария провела руками по бедрам, ощущая на ощупь под тканью юбки ландшафт шрамов.

— А какими еще способами мистер Блоксхэм вас контролировал?

— Дальше все лишь нарастало. — Она ущипнула себя за переносицу, чтобы отогнать головную боль, от которой ей казалось, что все, что она видит периферийным зрением, покрывается мраком. — В ту первую ночь после того, как я порезала себя при нем, мы лежали в кровати, и он сказал, что я плохо справляюсь с ситуацией и что он хочет, чтобы я ушла с работы. Я должна была незамедлительно и без объяснений уволиться. На следующее утро Эдвард сам позвонил моему работодателю. Я не спорила. После того, как снова порезалась, я чувствовала себя совершенно потерянной и думала, что, возможно, он и прав. Я не была уверена в том, что смогу выдержать дополнительный стресс, учитывая то, что он рассказал мне про Андреа.

— Расскажите о вашем финансовом положении. Кто занимался денежными вопросами? — спросил Ньюэлл.

— Конечно, он, — ответила Мария со смешком. — После того, как я перестала сама зарабатывать, он сказал, что надо закрыть мой банковский счет. Сначала Эдвард сам делал все покупки по пути из офиса домой, а потом заказал доставку на дом.

— Какой контакт с окружающим миром у вас сохранился к концу семейной жизни?

— Никакого, — спокойно ответила Мария. — Он позаботился о том, чтобы у меня никого не было и не к кому было бежать.

— А сейчас, мисс Блоксхэм, объясните нам, что произошло в день вашего ареста, — попросил Ньюэлл.

Мария подняла голову и посмотрела на потолок. Она почувствовала, что волосы у нее на затылке мокрые, а плечи напряжены. Присяжные заерзали на своих скамейках в ожидании дальнейших откровений. Инспектор Антон наклонился к уху Имоджин Паскал и что-то прошептал.

— Хорошо, — ответила Мария, радуясь тому, что ее рассказ вышел на финишную прямую. — Я расскажу вам о том дне. Он начался, как все остальные ненавистные, отрицающие жизнь дни. Эдвард ушел на работу в отвратительном настроении. Одной из моих обязанностей было написание ответов на то, что он называл почтой поклонников. Он сказал, что я писала недостаточно длинные письма и что в одном из них обнаружилась орфографическая ошибка. Я писала письма от руки, исчерпывала тему и зачастую не знала, что еще придумать. В любом случае он хотел, чтобы я переписала их все…