Сокр. Не только об этом, друг мой, но и о том, что мне, кажется, никогда не случалось встречать и другого, кто знал бы это.
Мен. Как? Разве ты не встречал Горгиаса, когда он был здесь?
Сокр. Встречал.
Мен. Так неужели, думаешь, и он не знал?
Сокр. Не очень помню, Менон, и потому теперь не могу сказать, как мне тогда казалось. Может быть, и он знал, и тебе известны его мысли. Напомни же мне, как он говорил, а не то – скажи сам, потому что ваши мнения, вероятно, сходны.
Мен. Конечно.
Сокр. Ну так мы оставим его, – тем более, что он в отсутствии. Скажи ты сам, Менон, ради богов, что называешь добродетелью, – скажи не отговариваясь, чтобы мой обман вышел самым счастливым, и открылось, что ты и Горгиас знаете, между тем как я утверждал, будто мне никогда и никого не случалось встретить, кто бы знал это.
Мен. Сказать нетрудно, Сократ. И во‐первых, если тебе угодно знать о добродетели мужчины, то явно, что она есть способность исполнять общественные должности и, исполняя их, доброхотствовать друзьям, вредить врагам и смотреть, как бы не обидеть самого себя431. А когда ты хочешь определить добродетель женщины, то не трудно разобрать, что ее дело – хорошо править домом, сберегая, что в нем находится, и слушаясь мужа. Таким же образом иная добродетель бывает дитяти, как мальчика, так и девочки, иная – старика, иная, если хочешь, добродетель свободного, и иная – раба. Есть множество и других добродетелей, так что ты не затруднишься сказать, что такое добродетель; ибо, по различию занятий и возрастов, у каждого из нас и для всякого дела она – особая. Так я думаю, Сократ, и о зле.
Сокр. Видно же я очень счастлив, Менон, когда, ища одной добродетели, нашел их у тебя в запасе целый рой. Однако ж, если бы мне вздумалось, выдерживая это самое подобие роя, спросить тебя о природе пчелы, что такое она, а ты сказал бы, что их много и они разнообразны, то какой бы дал ответ на следующий вопрос: в том ли отношении ты приписываешь пчелам многочисленность, разнообразие и взаимное различие, что они пчелы? Или различие их зависит не от этого, а от чего-нибудь иного, например, от красоты, величины и других подобных свойств? Скажи, как отвечал бы ты на это?
Мен. Я отвечал бы, что они, как пчелы, ничем не отличаются одна от другой.
Сокр. Но если бы потом я спросил тебя: скажи же мне, Менон, то самое, чем пчелы не отличаются одна от другой или в чем все они – одно и то же? Мог ли бы ты как-нибудь отвечать мне?
Мен. Мог бы.
Сокр. Вот так-то и о добродетелях: хотя их много и они разнообразны, однако ж все составляют, конечно, один род, по которому называются добродетелями и на который хорошо бы смотреть тому, кто своим ответом на вопрос хочет определить существо добродетели. Или ты не понимаешь, о чем я говорю?
Мен. Кажется, понимаю; впрочем, вопрос твой все еще не так для меня ясен, как бы мне хотелось.
Сокр. Но только ли добродетель, Менон, ты почитаешь – иною у мужчины, иною у женщины и иною у других, или таким же образом думаешь и о здоровье, и о величине, и о силе? То есть иное ли, по твоему мнению, здоровье у мужчины, а иное – у женщины? Или по роду оно везде то же самое – и у женщины, и у всех, лишь бы только было здоровье?
Мен. Мне кажется, здоровье одно и у мужчины, и у женщины.
Сокр. Следовательно, и величина, и сила? То есть если женщина сильна, то она сильна тем же самым родом, тою же самой силою? А когда я говорю: тою же самой силою, тогда силу, в смысле силы, нахожу безразличной, мужчине ли она принадлежит или женщине. Но тебе кажется она чем-то различным?
Мен. Нет.
Сокр. А добродетель, в смысле добродетели, различается ли чем-нибудь, дитяти ли она принадлежит или старику, женщине или мужчине?
Мен. Мне как-то представляется, Сократ, что добродетель не походит на все это.
Сокр. Однако ж не говорил ли ты, что хорошо управлять городом есть добродетель мужчины, а домом – добродетель женщины?
Мен. Говорил.
Сокр. Но тот может ли править городом, домом, или чем другим хорошо, кто не умеет править рассудительно и справедливо?
Мен. Конечно не может.
Сокр. А кто правит рассудительно и справедливо, тот правит рассудительностью и справедливостью?
Мен. Необходимо.
Сокр. Следовательно, рассудительность и справедливость равно нужна обоим – и мужчине, и женщине, если они хотят быть добрыми.
Мен. Кажется.
Сокр. Что же далее? Дитя и старик, положим, дерзкие и несправедливые, могут ли быть добрыми?
Мен. Нет.
Сокр. А рассудительные и справедливые?
Мен. Могут.
Сокр. Итак, все люди добры одинаковым образом, потому что бывают добрыми при одних и тех же условиях.
Мен. Вероятно.
Сокр. То есть если бы добродетель их была не одна и та же, то они были бы добры не одинаковым образом?
Мен. Конечно.
Сокр. А когда добродетель у всех одна и та же, – постарайся сказать и припомнить, что такое она, по мнению Горгиаса и твоему собственному.
Мен. Что другое, как не уменье управлять людьми, если только ищешь ты чего-то одного во всем?
