Сокр. Ответил бы правду. Когда вопрошатель был бы из числа мудрецов, любящих спорить и состязаться, я сказал бы ему, что это действительно мои слова, и если они несправедливы, твое дело – войти в разговор и опровергнуть их. А когда собеседники захотят разговаривать дружески, как я и ты, им надобно отвечать на вопросы спокойнее и согласнее с диалектикой434; диалектика же, вероятно, требует, чтобы ответы были не только справедливы, но и в связи с понятиями вопрошателя. Вот и я постараюсь говорить с тобой таким образом. Отвечай-ка мне: называешь ли ты что-нибудь концом, то есть что-нибудь таким, как предел и крайность? По моему мнению, все эти слова тожественны, хотя Продик, может быть, и нашел бы между ними различие. Так приписываешь ли ты чему-нибудь предельность и законченность? Я говорю это просто, без затей435.
Мен. Конечно, приписываю и, кажется, понимаю тебя.
Сокр. Что? Называешь ли ты одно поверхностью, а другое – твердостью, например, в геометрии?
Мен. Называю.
Сокр. Ну вот из этого и можешь понять, что я разумею под именем фигуры. Ведь во всякой фигуре фигурою я называю то, чем оканчивается твердость; стало быть, принимая это вместе, могу назвать ее пределом твердости.
Мен. А что называешь цветом, Сократ?
Сокр. Ты назойлив, Менон: на человека старого взваливаешь труд отвечать на вопросы436, а сам не хочешь припомнить и сказать, в чем Горгиас поставляет добродетель.
Мен. Нет, я скажу, Сократ, когда ответишь на мой вопрос.
Сокр. С кем ты разговариваешь, Менон, тот и закрыв глаза узнает в тебе красавца, у которого есть угодники.
Мен. Отчего ж это?
Сокр. Оттого, что в разговоре ты только приказываешь; а так поступают люди избалованные, которые, пока цветут красотою, бывают самовластными повелителями. Может быть, тобой замечено, что и я не могу противиться красавцам? Изволь, сделаю тебе удовольствие, буду отвечать.
Мен. Конечно сделай.
Сокр. Но хочешь ли, отвечу мнением Горгиаса, чтобы для тебя было понятнее?
Мен. Хочу, почему же не так?
Сокр. Не правда ли, что вы, по учению Эмпедокла, допускаете какие-то истечения из всего сущего?
Мен. Непременно.
Сокр. И поры, в которые и через которые эти истечения проходят?
Мен. Конечно.
Сокр. И одни из истечений соответствуют некоторым порам, а другие менее или более их?
Мен. Так.
Сокр. Но ты называешь что-нибудь и зрением?
Мен. Называю.
Сокр. Ну так пойми из этого, что я говорю, сказал Пиндар437. Цвет есть истечение фигур, соответствующее зрению и ощутимое для него.
Мен. Этот ответ, Сократ, кажется, весьма хорош.
Сокр. Может быть, оттого что он – по твоему образу мыслей; сверх сего ты, по-видимому, надеешься вывести отсюда значение голоса, обоняния и многое тому подобное.
Мен. Без сомнения.
Сокр. Да, Менон, это ответ трагический438, когда он нравится тебе более ответа о фигуре.
Мен. Конечно более.
Сокр. А по моему убеждению, сын Алексидема, так он не таков; тот лучше. Даже, думаю, и тебе не показался бы он, если бы ты, по вчерашним твоим словам, не имел надобности отправиться отсюда прежде мистерий, но, оставшись здесь, посвятился бы в них439.
Мен. Да, я остался бы, Сократ, если бы ты говорил мне много таких вещей.
Сокр. В желании-то говорить недостатка не будет – и ради тебя, и ради меня самого. Но что, как не сумею высказать много таких вещей! Однако смотри же, постарайся и ты исполнить свое обещание – определить добродетель вообще, что такое она; перестань делать многое из одного440, как всегда говорят в шутку о тех, которые что-нибудь переламывают; оставь добродетель целой и здоровой и скажи, что она такое. Ведь примеры-то я предложил тебе.
Мен. Мне кажется, Сократ, что быть добродетельным – значит, по словам поэта, радоваться хорошему и иметь для того способность441. Поэтому я определяю добродетель следующим образом: она есть желание хорошего и способность производить его.
Сокр. Но желать хорошего – значит ли, по твоему мнению, желать доброго?
Мен. Непременно.
Сокр. Верно потому, что одни из людей желают зла, а другие добра? Ведь не все же, почтеннейший, представляются стремящимися к добру?
Мен. Конечно нет.
Сокр. Напротив, некоторые к злу.
Мен. Да.
Сокр. Потому ли, скажешь, что зло почитают добром, или, и сознавая его, как зло, тем не менее стремятся к нему?
Мен. Мне кажется, то и другое.
Сокр. И тебе, Менон, в самом деле кажется, что сознающий зло как зло тем не менее желает его?
Мен. Непременно.
Сокр. Чего же, по твоему мнению, желает он? Чтобы приключилось ему зло?
Мен. Чтобы приключилось; чего же более?
Сокр. С тою ли мыслью, что человеку, которому приключается, оно приносит пользу, или в том сознании, что каждый, подвергающийся ему, терпит вред?
Мен. Есть люди, которые думают, что зло пользует, есть и такие, которые знают, что оно вредит.
Сокр. Кажется ли тебе, что люди, почитающие зло полезным, сознают, что оно – зло?
Мен. Этого-то мне не кажется.
