Мэри Джейн

– Простите, – пробормотала я. Но я не чувствовала себя виноватой.

– Ты хоть представляешь, как это унизительно? – спросил меня папа. – Весь мой офис, все, с кем я работаю, все до единого, видели фотографию, на которой ты, одетая как проститутка, стоишь в компании рокера-наркомана и негров в магазине пластинок. Ты понимаешь, как это влияет на наше положение в обществе?

Я задумалась о словах, которые только что сказал мой отец. Коунов почему-то совсем не волновали такие вещи, как «положение в обществе». Можно было подумать, что они жили в каком-то другом Роленд-Парке, в Роленд-Парке, где люди не следили за каждым шагом друг друга. Где люди просто делали то, что хотели, не заботясь о том, как это может выглядеть со стороны. Может, это «положение в обществе» вообще было иллюзией. Как ведьма в доме Коунов. Воображаемое зло, плодящее лишние правила.

– Я задал тебе вопрос, – поторопил отец, когда я не ответила сразу.

– Простите, – машинально отозвалась я.

Отец сложил руки в молитвенной позе. Мама сделала то же самое, а потом я.

– Господи, прости моей дочери грехи ее и помоги ей вернуться на путь чистоты и непорочности. Боже, благослови наших родственников в Айдахо, благослови эту семью, благослови президента Соединенных Штатов Америки и его жену, и семью.

– Аминь, – сказали мы с мамой в унисон.

Я взглянула на президента Форда на стене. Его улыбка казалась окрашенной злобой.

За ужином отец читал газету, а мама молчала. Я не была голодна, но съела все, что лежало у меня на тарелке. После того как я убрала со стола и помогла маме помыть посуду, я вернулась в свою комнату.

Раньше я слышала о депрессии, но никогда не понимала, на что она похожа, до этой недели, которую провела взаперти в своей комнате. Я постоянно чувствовала усталость, но не могла заснуть. Я не могла читать. Мне не хотелось ни петь, ни слушать музыку, ни даже смотреть телевизор. Не то, что бы я могла это делать, даже если бы захотела (телевизор стоял в подвале, а музыкальная аппаратура – в гостиной). Я спрашивала себя, делает ли меня плохим человеком то, что я обманывала своих родителей, или то, что позволила себе критиковать своих родителей и называть их расистами (и ханжами!). Но я не могла их не критиковать. Я не могла забыть того, что узнала о них этим летом.

В воскресенье утром мама вошла ко мне без стука и разбудила меня в церковь. Я задремала, когда уже взошло солнце, так что, скорее всего, спала не больше часа.

– Сегодня под платье ты наденешь колготки. – Мама держалась неприступно и прямо, как метла. Это был ее способ сказать мне, что она все еще сердится, а я все еще наказана.

– Хорошо.

– И я хочу, чтобы ты встала в первом ряду летнего хора. Нужно дать понять прихожанам, что ты не изменилась.

– Хорошо.

Я изменилась. Но как бы они это поняли? Что прочитали бы в моем лице? Что мои родители были расистами, и я теперь жила с этим знанием? Что чистота и порядок – это, конечно, приятно, но любить, проявлять любовь и чувствовать ее в ответ важнее домашнего благоустройства? Что взрослые не всегда бывают правы и могут чего-то не понимать и совершать столько же ошибок, сколько и дети? И что когда люди оступаются, они все равно заслуживают нашей любви и заботы? Что я слушала потрясающую музыку, созданную самыми разными людьми? Что секс – это не то, чего стоит стыдиться и всячески скрывать, и что некоторые люди находят для себя такие решения, о которых я раньше и помыслить не могла (открытый брак!), но это не делает их извращенцами? Что я узнала, как приятно носить бикини и чувствовать воздух и воду на своей коже? Или что это нормально – думать о пенисах, глядя на огурец (или кабачок), и понимать, что я не страдаю сексоголизмом?

– Если кто-нибудь спросит тебя о фотографии в газете, скажи, что ты работала летней няней у Иззи Коун и просто случайно попала в кадр.

– Хорошо.

– Если спросят, как ты оказалась в этом районе, скажи, что доктор Коун искал редкую пластинку, которая продавалась только там.

– Хорошо. – Я не думала, что кто-то, кроме моей мамы, стал бы спрашивать, как я оказалась в этом районе, хотя не исключала, что кто-то мог спросить, как я попала на фотографию. Подпись под снимком гласила, что Джимми и Шеба были в городе «проездом», и что им понравился Балтимор, и в частности «Ночной Экспресс: Самый большой магазин пластинок в Америке». Кроме них и Гэбриэла, никто на фотографии не был назван по имени, хотя в заметке упомянули пару пластинок из тех, что купили Джимми и Шеба.

– У тебя есть колготки без стрелок?

– У меня есть одна новая пара цвета загара. – Колготки лежали в белом пластиковом футляре в форме яйца, в котором их продавали.

– Хорошо. Когда будешь снимать, аккуратно сложи их обратно в футляр.