«Меридиан» и другие пьесы

К а ч к о в а. Боже мой. Опять он разводит свою философию.

Г а ч и к о в а. И ни один не вызвал у тебя подозрения?

Г а ч и к. Ни один.

К а ч к о в а. Вот так-то у нас переводят время попусту, и никаких тебе результатов.

Г а ч и к. Я бы не стал утверждать, что совсем никаких.

Г а ч и к о в а. Тогда что же? У тебя есть какие-то серьезные подозрения?

Г а ч и к. Серьезных подозрений — нет, а вот серьезное решение — есть.

К а ч к о в а. Ради бога! Что ты решил?

Г а ч и к (после короткой напряженной паузы). Если вам объяснить… Я бы сказал, объяснить принципиально и глубоко… то вы со мной согласитесь.

К а ч к о в а. О господи! Принципиально и глубоко. Опять какая-то неожиданность…

Г а ч и к о в а. Очень тебя прошу. Сядь и расскажи все, как было. Пока что я ничего не понимаю.

Г а ч и к. С чего бы начать, чтобы вы меня скорее поняли?.. (Смотрит на женщин.)

К а ч к о в а. Господи, как он смотрит!.. Взгляд-то какой!.. Успокойся, Доминик, ты ведь дома, среди своих.

Г а ч и к о в а. Ты принял это решение один или при свидетелях?

Г а ч и к. Свидетелей было сто двадцать человек. Все, кого вызвали.

К а ч к о в а. Сто двадцать, боже милостивый!

М и л и ц к а. Бабушка…

Г а ч и к. Кроме этих ста двадцати, был еще полный зал народу. Ведь проводилось общее собрание жителей нашего города. То, что вчера со мной случилось, касается каждого из нас, потому что завтра такое может произойти с кем угодно.

Г а ч и к о в а. Хорошо-хорошо, но все-таки что же ты решил?

Г а ч и к. Знаешь, я был потрясен.

К а ч к о в а. Этих хулиганов избили?.. У тебя на глазах?

Г а ч и к. Сто двадцать одиноких детей. Выражение их глаз… Вы можете себе представить? Мы с Небожецем, проходя мимо них, внимательно смотрели на каждого… Странное зрелище. Они еще дети — ровесники нашим. Без отцов, без матерей, без любви… Обездоленные детские души…

К а ч к о в а. Не принимай все так близко к сердцу. Хороши эти обездоленные детские души, если они способны ни за что ни про что проломить человеку голову!

Г а ч и к. Я повторяю — ни один из них не показался мне подозрительным.

К а ч к о в а. Ни лицом, ни голосом?

Г а ч и к. Петь мы их не заставляли.

К а ч к о в а. Ну и что же с чем надо было сравнивать?

Г а ч и к о в а. Мама, не перебивай его. Пусть расскажет, что там произошло.

Г а ч и к. За этих сто двадцать детей словом и делом отвечают пятеро: директор, воспитатель и три их помощницы. Все пущено на самотек. Ребята лазают в окна, прячутся на чердаке, прыгают через забор. Форменное безобразие! Из просто беспризорных они превращаются в дикарей, а тем, кто должен их воспитывать, попросту не хватает сил, нервов, здоровья. И никакого выхода нет.

Г а ч и к о в а. Как это нет? Ведь это же государственное учреждение.

Г а ч и к. В штатном расписании не хватает единиц, а коек в колонии вдвое меньше, чем ребят.

Г а ч и к о в а. Зачем же тогда их столько набрали?

К а ч к о в а. Вот оно, наше планирование. Выделили средства на исправительный дом, а их не хватает. Не хватает даже на приличные заборы и решетки!

Г а ч и к. За́мок будут реставрировать только через семь лет.

Г а ч и к о в а. И получается, что до того времени мы брошены на произвол судьбы.

Г а ч и к. Это и так и не так.

Г а ч и к о в а. Что ты хочешь этим сказать?

Г а ч и к. Я предложил выход из положения.

Г а ч и к о в а. Ты?

Г а ч и к. Да, я.

Г а ч и к о в а (Милицке). Пойди поставь чайник.

Г а ч и к. Не выгоняй ее. Мне любопытно, что думает голова, не отягощенная предрассудками. Я исходил из собственного опыта. Предложил педагогическую помощь.

Г а ч и к о в а. Хочешь снова преподавать?

К а ч к о в а. Учить трудновоспитуемых? Сколько тебе за это пообещали?

Г а ч и к. Пока ничего.

К а ч к о в а. Думаешь работать по совместительству?

Г а ч и к. К счастью, воспитание — не та работа, которой можно заниматься по совместительству.

Г а ч и к о в а. Тогда как же?

Г а ч и к. Здесь невозможна халтура. Поэтому на собрании я встал и обратился к присутствующим… «Товарищи! — сказал я. — Вы сами видите, какие плоды приносит неправильное воспитание» — я показал на сто двадцать ребят из исправительного дома. Никто мне не возразил. Тогда я продолжил: «Что же мы можем для них сделать? Ведь все мы знаем, чего им недостает. Прежде всего родительской руки. Ласковой и строгой». Все зааплодировали. А я добавил: «Я знаю, как действенно помочь этим ребятам и как удержать их от хулиганства… У всех нас есть дети. Мы их воспитываем. Каждый из нас, кто считает, что он воспитывает своих детей правильно, должен без колебания согласиться на мое предложение… Давайте возьмем этих детей к себе, в свои семьи. Деньги, которые государство дает исправительному дому, пусть перечисляют нам. А одно место за столом всегда найдется. Я поднимаю руку первый».

Пауза. Все молчат.

Такое же гробовое молчание воцарилось и в большом зале.

К а ч к о в а (в сторону). Эти глаза… Взгляд… Доминик! Ты спятил?

Г а ч и к о в а. А… что было потом? Что остальные?

Г а ч и к. Молчали.

М и л и ц к а. Отец, ты чудо!