Мерлин. Моргана. Артур

Через три часа после возвращения короля показалось громадное стадо, окруженное со всех сторон логрскими всадниками, которые подгоняли животных громкими криками. Взмыленный, как и лошади, скот мчался вперед галопом, с большим трудом выдерживая заданный темп: быки яростно ревели, взбешенные коровы били рогами всех, кто слишком давил на них, телята растерянно озирались, козы спотыкались и пытались останавливаться, тогда как овцы продвигались вперед плотной массой, с чисто бараньим упрямством. Лица у воинов осунулись от бессонных ночей, но одновременно сияли от радости, ибо изнурительная гонка подошла к концу и завершилась полным успехом. Только Мордред не выказывал ни усталости, ни веселья, и его прекрасное лицо оставалось, как обычно, непроницаемым. Стадо устремилось в проход, который за ним сразу же закрыли. Животные, не слыша больше криков и почувствовав свободу, вскоре остановились и, разбившись на стада по породам, принялись щипать травку и пить воду из ручья.

Мордред на дымящемся скакуне подъехал к Артуру.

— Государь, — произнес он, — мы не потеряли ни одного человека. Пикты следуют за нами, они в полдневном переходе от нас, может быть, и ближе. Всадники, которых я оставил в арьергарде, чтобы наблюдать за ними, сказали мне, что их почти двадцать тысяч. Такого числа я не ожидал. Победа для них — вопрос жизни и смерти, поэтому они идут сюда все. Но для нас дело обстоит иначе, если только ты не погибнешь в бою: такая катастрофа превратила бы незначительное поражение в гибель Стола и империи, ибо ты их душа, и заменить тебя невозможно. Логрис может обойтись без всех нас — кроме тебя. Поэтому прошу тебя держаться в стороне от сражения, ибо ты не должен ставить свою воинскую честь и любовь бойцов к тебе превыше судеб мира.

Артур в задумчивости посмотрел на него, затем улыбнулся.

— Ты помнишь, Мордред, — сказал он, — наш первый разговор? Идея для человека или идея для идеи… Стол и империя — не абстрактная идея. В них воплощается человек Логриса, который начал меняться во исполнение мечты Мерлина. Но это всего лишь человек, не более. В нем сочетаются идеи и чувство, плоть и кровь. Отделенная от плоти идея взывает, чтобы я укрылся от боя, согласно твоему желанию. Но логрская плоть требует, чтобы я сражался за нее, иначе перестану я понимать идею и даже стану ее врагом. Если же идея и плоть начнут враждовать, рано или поздно кто-нибудь из них убьет другого. В свою очередь, уцелевший неизбежно умрет, ибо они живут друг другом. Какая опасность больше? Рискнуть жизнью в бою или же умереть наверняка в случае бегства?

На лице Мордреда вновь выразилось то детское смятение, которое он ощущал в начале своего пребывания в Кардуэле, когда метался между отрицанием законов тела, сердца и чувств, что было внушено ему Морганой, хотя в ней самой они проявлялись в крайней степени, — и защитой их устами Мерлина и Артура, воплощавших для него самый высокий идеал.

— Тогда, — сказал он, — позволь мне биться рядом с тобой и разделить твою судьбу. Ибо мне нет смысла жить, если ты умрешь.

— Я тронут твоей любовью, Мордред, и не имеет значения, кого ты любишь — реального Артура или же свое представление о нем. Но мне ты не нужен. Ты нужен своим всадникам. И ты займешь предназначенное тебе место, возглавив их. Это приказ. А теперь, взяв пример с твоих собратьев-воров, ложись спать. Я сам разбужу тебя, когда покажется враг.

— Я не чувствую никакой усталости и совершенно не хочу спать.

— Положительно, у тебя нет тела. Из чего ты сотворен?

— Из твоей крови. И молю Бога, чтобы эта логрская кровь вытекла из моего тела, которого, по твоим словам, у меня будто бы нет, а не из твоего.

И Мордред повернул коня.